Родильное отделение в клинике Святого Иоанна было необычно многолюдным. Хотя все показатели указывали на полностью нормальные роды, вокруг собрались двенадцать врачей, три старшие медсёстры и даже два детских кардиолога. Не изза угрозы жизни, не изза диагнозов просто наблюдения вызывали удивление.
Сердце плода билось с гипнотической точностью: мощно, быстро, но чересчур ровно. Сначала предположили, что ошибка в аппарате, потом сбой программы. Но когда три независимых УЗИ и пятеро специалистов зафиксировали одно и то же, случай признали необычным не опасным, но требующим особого внимания.
Агния, двадцать восемь лет, была полностью здорова, беременность протекала без осложнений, без тревог и страхов. Единственное, о чём она просила: «Пожалуйста, не делайте из меня объект для экспериментов».
В 8ч.43минуты, после двенадцати часов изнурительных схваток, Агния собрала последние силы и мир как будто замер. Не от страха, а от неожиданности.
Мальчик появился с тёплым оттенком кожи, мягкими кудрями, прижатым к лбу, и широко раскрытыми глазами, будто уже всё понимал. Он не заплакал, а просто дышал ровно, спокойно. Его крошечное тело двигалось уверенно, и внезапно его взгляд встретился с глазами врача.
Доктор Иванов, принявший за свою жизнь более двух тысяч родов, застывал. В этом взгляде не было хаоса новорожденного мира, а лишь осознанность, будто ребёнок знал, где находится.
Господи прошептала медсестра Ольга. Он действительно смотрит прямо в вас
Иванов нахмурился:
Это лишь рефлекс, пробормотал он, больше себе, чем другим.
И тогда случилось невообразимое. Сначала отказал один из мониторов ЭКГ, потом второй. Прибор, измерявший пульс матери, издал тревожный сигнал. На мгновение погас свет, затем снова включился и вдруг все экраны в палате, даже в соседнем помещении, начали работать в едином ритме, словно им задали один общий пульс.
Они синхронизировались, сказала медсестра, не скрывая удивления.
Иванов отпустил из рук инструмент. Малыш чуть потянул ручку к монитору и раздался первый крик, громкий и чистый, наполненный жизнью. Экран замёр, вернувшись к привычному режиму.
Несколько секунд в палате царила тишина.
Это странно, наконец сказал врач.
Агния ничего не заметила. Уставшая, но счастливая, она только что стала мамой.
С моим сыном всё в порядке? спросила она.
Медсестра кивнула:
Он идеален. Просто очень внимателен.
Малыша осторожно вытерли, завернули в пелёнку, прикрепили бирку к ножке. Положив его на грудь матери, все увидели, как ребёнок успокаивается, дыхание становится ровным, пальчики зацепляются за край её платья. Всё выглядело как обычно.
Но никто из присутствующих в палате не мог забыть то, что только что произошло, и объяснить это никому не удалось.
Позже, в коридоре, где собралась вся команда, молодой врач шепнул:
Кто-нибудь сталкивался с тем, что новорождённый так долго просто смотрит в глаза?
Нет, ответил коллега. Но дети иногда ведут себя странно. Возможно, мы придаём этому слишком большое значение.
А как насчёт мониторов? спросила медсестра Ольга.
Возможно, сбои в электросети, предположил ктото.
Во всех одновременно? Даже в соседней палате?
В комнате воцарилась тишина. Все взгляды обратились к доктору Иванову. Он ещё несколько секунд смотрел на карту, затем закрыл её и тихо произнёс:
Что бы это ни было он родился необычно. Сказать больше не могу.
Агния назвала сына Ильёй в честь дедушки, который часто говорил: «Ктото приходит тихо, а ктото появляется вдруг, и всё меняется». Она ещё не знала, насколько он был прав.
Три дня спустя после рождения Ильи в клинике «Святой Иоанн» началось нечто едва ощутимое, но заметное. Не страх, не паника лёгкое напряжение в воздухе, будто чтото едваедва сдвинулось с места. В родильном отделении, где всё шло привычным кругом, вдруг появилось ощущение перемены.
Медсёстры задерживали взгляд на экранах дольше, чем обычно. Молодые врачи перешёптывались между обходами. Даже уборщики замечали: в отделении воцарилась необычная тишина густая, словно чтото ждёт. Просто наблюдало.
И в центре всего этого Илья. На вид обычный младенец. Вес 2,85кг, цвет кожи здоровый, лёгкие сильные. Питался хорошо, спал спокойно. Но случались моменты, которые нельзя было вписать в карту. Они просто происходили.
Во вторую ночь медсестра Ольга клялась, что видела, как ремешок на кислородном мониторе сам подтянулся туже. Она только поправила его, отвернулась а через секунды заметила, что он снова сместился. Сначала подумала, что ей приснилось, но это повторилось, когда она уже была в другом конце палаты.
На следующее утро произошёл ещё один странный случай: вся система электронных записей педиатрического этажа зависла ровно на девяносто одну секунду.
А Илья всё тем же лежал с широко раскрытыми глазами, не моргая.
Когда система вновь запустилась, трое недоношенных малышей в соседних палатах вдруг показали стабильное сердцебиение тех, у кого ранее фиксировалась постоянная аритмия. Никаких приступов, никаких сбоев.
Руководство клиники объяснило это обычным сбоем при обновлении программ. Но те, кто был рядом, стали вести личные записи.
Агния замечала нечто совсем иное глубоко человеческое.
На четвёртый день в палату вошла медсестра с покрасневшими глазами. Только что по телефону узнала, что её дочь не принята в университет на бюджет. Женщина была морально разрушена.
Она подошла к кроватке Ильи, чтобы немного успокоиться. Малыш посмотрел на неё и почти бесшумно издал нежный звук. Затем медленно вытянул крошечную ручку и коснулся её запястья.
Позже она скажет: «Мне показалось, будто он меня уравновесил. Дыхание стало ровным. Слёзы исчезли. Я вышла из палаты с ощущением, будто вдохнула свежий воздух после долгого заключения. Как будто он передал мне частичку своего спокойствия».
В конце недели доктор Иванов, всё ещё сдержанный, но уже неравнодушный, предложил начать более детальное наблюдение.
Только без инвазивных вмешательств, обратился он к Агнии. Я просто хочу понять, как работает его сердце.
Илью поместили в специальную кроватку с датчиками. То, что показали приборы, заставило техников задержать дыхание: сердечный ритм ребёнка совпадал с альфаритмом взрослого человека.
Когда один из медиков случайно коснулся сенсора, его собственный пульс через несколько секунд полностью синхронизировался с ритмом малыша.
Я такого ещё не видел, воскликнул он, поражённый.
Но слово «чудо» пока никто не осмеливался произнести.
На шестой день в соседней палате у молодой мамы неожиданно упал кровяное давление, началось массивное кровотечение, женщина потеряла сознание. Всё отделение погрузилось в экстренную суету.
Реаниматологи бросились в палату. Илья лежал рядом. В тот же момент, когда начали делать массаж сердца пациентке, его монитор остановился.
Двенадцать секунд ровная линия. Ни боли, ни реакции. Абсолютная тишина.
Медсестра Ольга крикнула в испуге. Дефибриллятор уже был привезён, но внезапно остановился. Сердцебиение малыша вернулось само по себе, спокойно, ритмично, будто ничего не случилось.
Тем временем женщине в соседней палате стало лучше. Кровотечение прекратилось, тромбов не обнаружили. Переливание ещё не успели начать, но анализы уже показывали норму.
Это невозможно, чуть слышно произнёс врач.
Илья лишь моргнул, зевнул и снова уснул.
К концу недели в больнице уже ходили слухи. Во внутреннем кругу появился закрытый указ: «Не обсуждать младенца И. Не давать комментариев журналистам. Наблюдать в рамках стандартного протокола».
Но медсёстры уже не боялись. Они улыбались, проходя мимо палаты, где этот ребёнок никогда не плакал разве что плакал ктото рядом.
Агния сохраняла спокойствие. Она чувствовала, что теперь на её сына смотрят с надеждой, почти с благоговением. Но для неё он оставался просто сыном.
Когда один из интернов осторожно спросил:
Вы тоже чувствуете, что с ним чтото особенное?
Она мягко улыбнулась:
Может, мир просто наконец увидел то, что я знала с самого начала. Он пришёл не быть обычным.
Их выписали на седьмой день. Без камер, без шума. Но весь персонал вышел проводить их к выходу.
Ольга поцеловала малыша в лоб и прошептала:
Ты изменил чтото. Мы пока не понимаем, что Но благодарим тебя.
Илья тихо урчал, как котёнок. Его глаза были открыты. Он смотрел. И, казалось, всё понимал.
