Сыну — помогу, а сноха пусть сама решает
Эту историю я, Надежда Викторовна из Нижнего Новгорода, рассказываю не за жалостью, а чтобы мир знал: жизнь порой обходится с нами жестоко. Особенно когда тебя, мать, воспринимают как запасной аэродром — вспоминают лишь в час крушения. А в остальные дни — будто и не существую.
С тех пор, как мой сын Артём привёл в дом свою избранницу Ярославу, сердце ёкнуло — беды не миновать. Не то чтобы девушка сразу вызвала неприязнь. Миловидная, скромная. Но от неё веяло ледяным безразличием. Я звонила, спрашивала, предлагала помощь — в ответ слышала короткое «справимся» или гул тишины. Даже голос её звучал словно из-под толщи льда — ровно настолько, чтобы соблюсти приличия.
Сперва оправдывала: «Молодая, стесняется». Ждала, пока растает. Не навязывалась. Но стоило собраться в гости — Ярослава «внезапно» мчалась то на мастер-класс по выпечке, то к косметологу, оставляя меня наедине с сыном и гулкими стенами их квартиры.
Хуже стало после переезда. Жили будто в параллельных мирах. Пишешь — тишина. Звонишь — трубку берёт Артём: «Мама, Ярослава занята». Занята? Да я бы поняла, если б она хоть раз спросила: «Как ты, свекровь?»
Когда родилась внучка Полина, надеялась: теперь сблизимся. Но сноха оградила ребёнка колючей изгородью из отговорок — «нельзя», «не время», «сами справимся». Её родители за тридевять земель, в Хабаровске, даже открытку не прислали. Но мне — доверия нет. Хотя пенсия, здоровье и желание помочь позволяли нянчиться сутками.
Смирилась. Перестала стучаться в их дверь. Доживала век в трёхкомнатной хрущёвке, купленной с покойным мужем перед разводом. Он тогда ушёл к молодой, но стены остались — немые свидетели моей одинокой старости.
А две недели назад — звонок. На пороге Артём с чемоданом и свёртком в одеяле. Глаза бегают: «Мама, квартиру хозяин продал. Меня сократили, Ярослава в декрете…». Впустила, конечно.
Он осмотрел комнаты, сглотнул: «Можно… поживём тут?»
Вздохнула. Сын — кровь от крови. Внучка — родная. Но, глядя в его лицо, твёрдо сказала: «Ты — оставайся. Малышка — тем более. А твоя Ярослава… Пусть едет к хабаровским родственникам. Не гостиница я. Вчера игнорировала, сегодня мать вспомнила? Нет уж. Пусть учится просить, раз сама ни разу чаю не предложила».
Артём молчал, глядя в пол.
Не злая я. Но есть грань между терпением и потерей достоинства. Готова была отдать последнее, услышь я хоть раз: «Спасибо, тётя Надя». Но теперь — поздно.
Сын с Полиной пока здесь. Кормлю, нянчусь, дарю тепло. А Ярослава? Может, одумается. Только чую — поезд ушёл. Гордыня — плохой советчик.
