Пробуждение в серый понедельник
В тот понедельник Арина проснулась раньше обычного. Не от звонка будильника, не от шума за окном — просто открыла глаза. Как будто внутри тихо остановился механизм, три года подряд поднимавший её строго по расписанию. На часах — 6:42. За окном сыпался мокрый снег, серый и липкий, словно пытался пробраться в щели комнаты. Воздух в квартире казался густым, чужим. И в этом утре сразу чувствовалась какая-то ошибка.
Она лежала и слушала, как стонет старый радиатор. Звук шёл неровно, с хрипом, будто внутри царапался кто-то живой. То ли давление упало, то ли в доме похолодало. А может, и в ней самой стало холодно — ведь никто не измерит, где именно случилась поломка.
На кухне всё стояло как всегда: белая треснутая кружка, холодильник, облепленный магнитами из городов, где она не бывала, чёрствый хлеб на доске. Рука сама потянулась к ящику с кормом для кота. Но кота не было. Уже год. А рука будто не верила — память не отпускала.
Арина работала в копицентре на окраине Нижнего Новгорода. Шестой год. Там пахло бумагой, тонером, растворимым кофе и чьей-то вечной усталостью. Каждый день был копией предыдущего. Лица — будто под копирку, разговоры — избитые, смысл — стёрся. Коллеги — как персонажи унылого спектакля: Ваня с бесконечными анекдотами про тёщу, Наташа, обсуждавшая у всех на виду свои любовные драмы, да Степаныч, старый печатник, чья жизнь остановилась, когда умер его пёс. А она сама — уже не человек, а просто функция в механизме, где нет места ни чувствам, ни срывам.
Она взглянула в зеркало. Лицо без особых примет. Не старое, не измождённое. Просто — чужое. И вдруг мысль: «Зачем всё это?» И сразу — пустота. Потому что ответа не было. Давно.
На работу она не поехала. Просто не вышла. Сидела в автобусе и смотрела, как проплывает мимо её офис, будто это декорация. А она — зритель, уставший даже хлопать. Доехала до другого района, где когда-то, ещё в школе, с Машкой пили сок из пакетика и целовалась с мальчишками, которых уже не помнила. Тогда всё было иначе. Ярко. Свободно.
Теперь на том углу стоял киоск мяточного цвета с криво написанным меню. Арина купила латте с корицей — впервые. Раньше ненавидела этот вкус. Сделала глоток — язык обожгло, а внутри будто кто-то осторожно включил свет.
Она бродила по дворам, смотрела, как старушка крошит хлеб голубям, будто раздавала кусочки души. Как подросток хохочет, падая в сугроб. Как женщина в платке поправляет коляску. Всё это казалось спектаклем, а она наконец перестала играть и просто наблюдала. И в этом было странное чувство — не радости, не боли, а чего-то тёплого, живого. Как будто снова разрешили чувствовать.
К двум часам Арина зашла в парикмахерскую. Без записи.
— Что будем делать? — спросила мастер.
— Стрижку. Резкую. Чтобы мама ахнула.
— Будет так, — усмехнулась женщина и взяла ножницы.
Пряди падали на пол, будто обрывки прошлого. Каждая — обида, забытый крик, ненужное воспоминание. Когда она вышла с новой дерзкой стрижкой, стало легче. Будто внутри освободилось место.
Купила пирожок с картошкой, съела прямо на улице. Зашла в книжный и взяла самую нелепую книгу — «Философия абсурда». Просто потому что могла. Выбирать. Быть странной. Быть собой. Вдруг рассмеялась. Настояще. Без причины. Слёзы брызнули из глаз, прохожие оборачивались. Но ей было всё равно. Потому что впервые это была она — живая.
Вечером вернулась домой. Мама стояла у окна, в той самой кофте, в которой варит щи по воскресеньям.
— Где ты была?
— Гуляла.
— Жива?
— Да.
— Ну и слава богу, — сказала мать и поставила кастрюлю на плиту.
Ели молча. Только ложки звенели. Свет свечи дрожал на подоконнике.
— Завтра уволюсь, — сказала Арина. — Пойду на курсы. Пока не знаю какие.
— Главное — не молчи, — ответила мать. — Молчание — как ржавчина. Разъедает всё.
Арина кивнула. Потому что в этот понедельник, в городе, засыпанном мокрым снегом, она впервые за долгое время почувствовала себя — не удобной, не правильной, не чьей-то. Просто собой. И этого было достаточно.
