Прозрение пришло слишком поздно: я захотел вернуться к бывшей супруге, с которой прожил три десяти лет, но время уже истекло…
Меня зовут Дмитрий Соколов, я живу в Алексине, где тульские просторы тянутся вдоль Оки, словно серая нить забытых времён. Мне пятьдесят два, и за плечами — пустота. Ни семьи, ни работы, ни даже старой собаки — лишь ветер гуляет по щелям моей жизни, как по покинутой избе. Я сам превратил всё в руины, а теперь стою над обрывом, вырытым собственным эгоизмом.
С Любовью мы прошли огонь и воду. Я горбатился на заводе, таскал домой зарплату, а она хранила наш мир — варила борщи, штопала рубахи. Мне льстило, что она — моя крепость, не расплёскивающая душу на посторонних. Но годы превратили её заботу в назойливый комар. Любовь выцвела, как ситцевая занавеска. Я убеждал себя: так и надо. Уютно в тине привычки. Но судьба подкинула испытание, где я споткнулся.
В пивной на окраине я встретил Оксану. Тридцать два, на двадцать лет младше — огонь в глазах, смех звонкий, будто колокольчик на ярмарке. Она стала глотком самогона в моём пресном существовании. Начались тайные встречи, а через два месяца я уже не мог дышать без неё. Решил: брошу Любу, начну всё заново. В тот вечер жена не плакала, не рвала фотографии — лишь смотрела сквозь меня, будто я стал призраком. Тогда я не понял, что убил её надежды.
Развод, продажа квартиры, где росли наши Вадим и Глеб. Оксана настояла: «Ни копейки старой ведьме!» Я послушался — взял все рубли, купил ей новостройку. Люба ютилась в хрущёвке, а я даже на хлеб ей не оставил. Сыновья отвернулись, назвав Иудой. Мне было всё равно: новая жизнь манила, как огонёк в болоте.
Оксана забеременела. Я молился на сына, но когда родился Артёмка, сомнения закрались: ни мои глаза, ни её черты. Родня шепталась, соседи качали головами, но я глушил правду водкой. Жизнь с Оксаной стала каторгой: я пахал как вол, а она швыряла посуду, пропадала с подругами, оставляла ребёнка голодным. Через три года брат втолкнул меня в лабораторию. Результат ДНК — как нож под рёбра: не мой.
Развод был молниеносным. Оксана сбежала, прихватив даже мои носки. Оставшись ни с чем, я поплёлся к Любе. Купил алые гвоздики, шампанское, наполеон — стучался в её калитку, как голодный пёс. Но в квартире жили чужие. Новый адрес привёл меня к коттеджу на окраине. Дверь открыл седой мужчина. Люба — теперь директриса в школе, замужем, смеётся так, как не смеялась со мной. Её жизнь расцвела, когда я исчез.
Встретил её позже в столовой. Упал в ноги, рыдал, как ребёнок. Она молча ушла, даже бровью не повёв. Теперь я — пустое место. Сыновья сменили номера, на работу не берут даже сторожем. По ночам вижу Любу: гладит мою старую рубаху, поёт колыбельную Артёмке, которого нет. Просыпаюсь в поту — тишина да стук маятника.
Брожу по алексинским переулкам, слушая, как Ока шепчет упрёки. Мне пятьдесят два. Нет даже могилы, куда можно принести извинения. Грех мой — как гиря на шее. Хотел бы отмотать годы назад, но знаю: поздно. Всё кончено. Осталось лишь доживать, глотая пыль былых ошибок.
