Где-то между сном и явью, в глухой час ночи, когда даже луна казалась призрачной, Светлана лежала без сна. Постель не принимала её, подушка жгла щеку. Она встала, чтобы выпить воды, но тут же услышала стук в дверь — резкий, словно кто-то бил в неё кулаком.
Сердце ёкнуло, будто провалилось в ледяную прорубь. На пороге стояла смурная девочка Даша с малышом Сашкой на руках. Глаза её были широкие, как блюдца после бабушкиной окрошки.
— Тётя Света, — прошептала девочка, — с мамой что-то не так… Она лежит и не шевелится…
Светлана бросилась через двор к дому Нины — матери этих детей. Дверь скрипнула, как у старых ворот на заброшенном огороде. Внутри пахло чем-то тяжёлым, будто затхлыми грибами из погреба. Она вошла в спальню… и тут же отпрянула.
Нина больше не дышала.
Светлана вернулась домой, ноги подкашивались, словно после долгой пьянки. В кухне сидела Даша, сжавшись, будто воробушек под снегом, а Сашка сопел, зарывшись в её плечо.
— Она умерла? — спросила девочка без дрожи, так, будто спрашивала, кончился ли хлеб.
Светлана не ответила. Она просто села рядом, обняла их, и слёзы потекли сами, как вода из треснутого ведра. Даша тихо прошептала:
— Сашке плохо будет… Он ещё маленький…
Хоронили Нину всем селом, как в старые времена. Родни у неё не осталось. Отца детей никто не помнил — то ли ушёл, то ли сгинул в долгих дорогах. После похорон Дашу и Сашку забрали в детдом, будто унесли в корзине грибы, которые уже некому было жарить.
Прошло полгода. Казалось, жизнь вернулась в колею, но по вечерам Светлана ворочалась, вспоминая их. Навещала, таскала пряники и деревянные игрушки. В глазах Даши стояла такая тоска, что хотелось выть в подушку.
Она знала — могла бы забрать их. Но страшно. Денег мало, лет уже не двадцать, и вдруг не справится?
Светлана жила одна. Был муж, да ушёл, когда понял, что детей не будет. После этого она закрылась, как банка с солёными огурцами на зиму. Работа, огород, редкие разговоры с сестрой Мариной, которая жила в другом городе и детей не хотела — будто брезговала ими.
Однажды в сельпо её остановил дед Петрович, старый, как самовар.
— Ну что, Света, как сиротки? Навещаешь?
— Навещаю… Плохо им там, дед.
— Жалко ведь… Ты ж им почти родня.
— Какая родня? — нахмурилась Светлана.
Оказалось, мать Нины была дальней родственницей её тётки. Не родня, конечно, но на бумаге хватило бы для опеки.
Сомнения растаяли, как снег в апреле. Светлана подала документы. Год мытарств — справки, печати, хождения по кабинетам. Но она шла, как бульдозер по весенней грязи.
И вот они дома. Даша прижалась к ней, будто боялась, что её снова унесут, а Сашка не отлипал, как банный лист. Светлана вдруг поняла — она больше не одна. Она мать. Настоящая.
Дом наполнился топотом, смехом, криками. По ночам она больше не плакала — она собирала портфели, гладила рубашки, читала сказки. И главное — в сердце поселилось что-то тёплое, как печь после долгой зимы.
Иногда ей казалось, что и мужчина где-то рядом. Может, найдётся тот, кто обнимет её крепко, а им — даст опору.
Но даже если нет — уже хорошо. Она больше не одна. Она — мать. И это главное.