Татьяна Ивановна много лет прожила одна в уютной двушке на окраине Воронежа. Дом был крепким, соседи — душевными, всё вокруг привычное, родное до последней тропинки. С годами она реже выходила в город, чаще сидела во дворе, где её знали все — и малыши, и старушки. Овдовела она ещё молодой, но не роптала. Вырастила дочь Надю, выучила, помогла с жильём, когда та вышла замуж.
Надя с супругом жили неплохо, растили сына Ваню, а Татьяна Ивановна видела их в основном на Новый год и дни рождения. Не обижалась — понимала: у молодых свои заботы. Но всё перевернулось, когда муж Нади ушёл к другой. Бросил её с ребёнком и кучей долгов.
Сначала дочь держалась, потом — не выдержала. Денег катастрофически не хватало, Ваню нужно было поднимать, да и себе хотелось выглядеть прилично. Подруга тогда и нашептала: пусть мать продаст квартиру и переедет к вам. Дескать, ей будет не одиноко, а вам — помощь. Надя недолго думала — уговорила мать. Мол, какая разница, чьи стены? Мы же родные. Ваня под присмотром, деньги от продажи на его учёбу — всем благо.
Татьяна Ивановна, хоть и сомневалась, согласилась. Продала жильё, отдала дочери все рубли, собрала скромный скарб и перебралась. Первое время всё шло, как по маслу — готовила, убирала, провожала внука в школу. Даже во дворе бывала, с гордостью рассказывала соседкам, как дети не оставили в старости. Бабушки слушали и, честно говоря, многие завидовали — кому не хочется чувствовать себя нужной?
Но не прошло и полугода — радость сменилась горечью.
Надя после развода стала злой. И всю злость вымещала на матери. Будто это Татьяна Ивановна виновата, что муж оказался подлецом. Сначала пошли упрёки: «Кому нужен твой суп, если я просила щи?», «Опять всё переложила, ничего не найти!» Потом — хлопанье дверьми, крики, презрительное молчание. «Не лезь, когда у меня компания», — как-то бросила дочь. И стало ясно — Татьяна Ивановна здесь больше не мать. Она — обуза.
Ваня, глядя на мать, перенял её отношение. Хамил, огрызался, потом и вовсе перестал замечать бабушку. Словно она стала пустым местом.
А ведь она мечтала, что внук станет ей отрадой. Что они будут вместе читать сказки, гулять в сквере, обсуждать школьные дела. Вместо этого — стена отчуждения. И комок в горле, который не проглотить.
Плакала она тихо. Никому не жаловалась. Лишь изредка, выйдя во двор, присаживалась на скамейку и шепталась с подругами о своей боли. И всегда повторяла: «Дорогие, не повторяйте моих ошибок. Лучше одна, но в своём углу. Чем в «семье», но чужая».
Теперь Татьяна Ивановна живёт на птичьих правах. Без права голоса. Всё, что она могла дать, уже взято. Деньги от квартиры растаяли. Помощь — забыта. Осталась лишь её узкая комната с выцветшим покрывалом, купленным ещё до переезда.
Она больше не хвастается, не улыбается. Только смотрит в окно, вспоминая, как когда-то пекла с Надей блины, как звенел её смех, как целовала маленького Ваню в макушку. Тогда у них был дом. Сейчас — просто стены и ледяные взгляды.
Что же случилось? Почему так вышло? Татьяна Ивановна не понимает. Может, дочь сломалась. А может, и правду говорят: «Родные стены помогают, но родные люди — отдаляют». Пока жили отдельно, были близки. А стоило переселиться — всё разрушилось.
И каждый день она задаёт себе один вопрос: неужели это и есть благодарность за всю её любовь и жертвы? Или она сама виновата, что поверила в сказку про большую семью?
Вот такая обычная история. Без громких ссор. Но с тихой болью, которая ранит глубже ножа.
