После свадьбы я потеряла не мать — а человека, который был мне роднее всех
Мне двадцать пять. У меня неплохая работа, учусь заочно, потихоньку строю жизнь самостоятельно. Работаю помощницей директора в крупной транспортной фирме в Новосибирске, вроде всё в порядке, но сердце ноет, потому что дома — больше не дом. А мама… та мама, которую я знала всегда, — словно испарилась.
Мама одна меня поднимала. Отца я не помню — в свидетельстве пусто, а в её редких упоминаниях — лишь туманный силуэт. Мы с ней были как подруги. Конечно, случалось разное. Я была непростым подростком: капризничала, спорила, хлопала дверьми, но мама умела находить ко мне подход. Она слушала, понимала, любила. Даже в самые тяжёлые времена оставалась для меня тихой гаванью.
Пару лет назад я съехала — снимала комнату, жила одна. Но год назад всё рухнуло. Тяжёлая операция, болезненное расставание, я еле держалась. Мама, конечно, приютила. Я вернулась в её квартиру — ту самую, где когда-то чувствовала себя защищённой. Но, увы, вернулась уже не в тот дом.
Всё началось лет пять назад, когда мама впервые заговорила о Викторе. Коллега, старше её, солидный, воспитанный. Но вскоре выяснилось — женат. Меня это оттолкнуло, но мама, как девочка, твердила: «Он с ней давно не вместе». Они встречались, потом он бросил семью и переехал к нам. А через год они расписались.
Свадьба была скромной, только для близких. Я улыбалась, дарила цветы, старалась быть счастливой за неё. Но с этого дня мама стала исчезать — растворяться в нём. Её поведение менялось — понемногу, но неотвратимо.
Раньше мы могли говорить часами. Обсуждали что угодно: от книг до моей учёбы, от мелочей до планов на будущее. Теперь — лишь неловкое молчание. Виктор явно не радовался моему присутствию. Его взгляды, колкости, язвительные замечания — мама будто не замечала. Или не хотела.
Постепенно она стала другой. Голос — холодный. Манеры — чужие. Она словно копировала его. Сначала это были мелочи: слова, интонации. Потом она начала критиковать всё подряд — от моего стиля до моего молодого человека. Говорила, что он «никудышный», что «жизни с ним не будет», что я неудачница, если не могу найти достойного. А ведь ещё недавно она гладила меня по волосам, когда я рыдала из-за разрыва.
Самое страшное — она стала пить. Каждый вечер я заставала их за столом, с бутылкой. Рюмки, закуска, смех — грубый, с какой-то злой ноткой. Они разговаривали так, будто я — случайный свидетель. А иногда мама в пьяном угаре заявляла, что я здесь «лишняя». Что квартира — её, и если не нравится — дверь открыта.
Я пыталась говорить. Тихо, откровенно, со слезами — очнись. Ты не такая. Это не ты. Она отмахивалась, уходила или бросала: «Ты просто завидуешь, потому что у тебя ничего не складывается».
Мы потеряли друг друга. Без громких ссор. Без последних слов. Просто тихо, мучительно разошлись, как две дороги, которые больше не встретятся.
Теперь я стою на пороге новой жизни. Мой молодой человек сделал предложение. Мы ищем квартиру. Казалось бы, я должна радоваться, но на душе тяжело. Как оставить маму с ним, с тем, кто её губит? Раньше она не была такой — жёсткой, злой, равнодушной. Но теперь — стала.
Уйти — значит бросить её. Остаться — предать себя. И я пока не знаю, как жить с этим выбором…
Иногда самое трудное — не сделать шаг, а осознать, что даже самые близкие люди могут стать чужими. И что спасти можно лишь того, кто хочет спастись.
