После её свадьбы я потеряла не мать — а того единственного человека, который был мне роднее всех.
Мне двадцать пять. У меня неплохая работа, учусь заочно, потихоньку строю свою жизнь. Работаю помощницей директора в крупной транспортной фирме в Новосибирске. Вроде бы всё складывается, но сердце ноет, потому что дом — уже не дом. А мама… та, которую я знала всю жизнь, — словно испарилась.
Мама растила меня одна. Отца я никогда не видела — в свидетельстве о рождении прочерк, а в её редких упоминаниях — лишь безликая тень. Мы с ней были как сёстры. Конечно, случалось всякое. Я в юности бунтовала, хлопала дверьми, огрызалась, но мама всегда находила слова. Умела услышать. Умела любить. Даже в самые тяжёлые времена она оставалась моей тихой гаванью.
Несколько лет назад я съехала — снимала угол, жила отдельно. Но год назад начался мой кризис. Тяжёлая операция, расставание с парнем, я была на грани. И мама, конечно, приютила. Вернулась я в её квартиру — ту самую, где с детства чувствовала себя защищённой. Но, увы, вернулась уже в другой мир.
Всё началось лет пять назад, когда мама впервые заговорила о Викторе. Коллега, старше её, респектабельный, солидный. Но женатый. Меня коробило, а она, как девочка, твердила: «Он с ней давно не живёт». Они продолжали встречаться, потом он развёлся и переехал к нам. А через год они расписались.
Свадьба была тихой, только для близких. Я улыбалась, вручала букет, делала вид, что принимаю. Но с той поры мама стала ускользать — растворяться в нём. Менялась незаметно, но неотвратимо.
Раньше мы могли говорить часами. Обо всём: о сериалах, учёбе, пустяках и серьёзном. Теперь — лишь тяжёлое молчание. Виктор явно не радовался моему присутствию. Его взгляды, колкости, язвительные замечания — мама будто не видела. Или не хотела видеть.
Потом она переменилась окончательно. В голосе — лёд. В жестах — что-то чуждое. Как будто подстраивалась под него. Сначала это были словечки, обороты. Потом критика — моя одежда, мой молодой человек. Говорила, что он «никудышный», что я «неудачница», раз не могу устроить личную жизнь. А ведь недавно она обнимала меня, когда я рыдала из-за разрыва.
Хуже всего — она стала пить. Каждый вечер я приходила с работы, а они сидели за столом с бутылкой водки. Рюмки, закуска, хриплый смех — какой-то злой, незнакомый. Они разговаривали так, будто я здесь случайный человек. А порой мама пьяным голосом бросала: «Ты у нас временно. Если не нравится — чемодан, вокзал».
Я пыталась до неё достучаться. Говорила тихо, кричала, плакала — очнись, это же не ты! Она отмахивалась. Или уходила. Или холодно бросала: «Ты просто завидуешь, потому что у тебя ничего не получается».
Мы потеряли друг друга. Без скандала. Без драмы. Просто разошлись, как два корабля в ночи.
Теперь я на пороге новой жизни. Мой парень сделал предложение. Мы ищем квартиру. Казалось бы, надо радоваться, а на душе тяжело. Как оставить маму с ним? Она никогда не была такой — чёрствой, злой, равнодушной. Но теперь — стала.
Уйти — значит бросить её. Остаться — предать себя. И я не знаю, как жить с этим выбором.
