Сегодня утром мне позвонила мама взволнованным голосом:
— Сходи, родная, к нашей соседке — тёте Наде. Ей срочно нужен совет, дело серьёзное, а объяснить ничего не может. Говорит, только ты поможешь…
Я знала Надежду Васильевну с самого детства. Мы жили в одном доме, и даже после замужества я, навещая мать, всегда здоровалась с ней во дворе. Ей уже за восемьдесят, но ещё недавно она бодро ходила в магазин, угощала всех пирогами и часами разговаривала с подругами на лавочке. В последнее время жаловалась на здоровье — сердце пошаливает. Младший сын Артём жил с ней и во всём помогал. А старший, Дмитрий, обосновался в другом районе и наведывался всё реже.
В юности Дмитрий уехал в военную академию, потом служил, обзавёлся семьёй, получил квартиру и даже машину. Жил безбедно, но с матерью общался холодно — то молчал, то ворчал, то распоряжался. А Артём остался рядом. Годы шли, и он стал для неё единственной опорой. Этой весной Надежда Васильевна решила передать ему квартиру по дарственной.
Старший сын, узнав, не возразил:
— Мне не нужно, у меня всё есть. Пусть хоть у Артёма будет крыша над головой.
Казалось бы, всё справедливо. Но спокойствие длилось недолго.
Когда я пришлавчера к Надежде Васильевне, по её лицу было видно — плакала. Села, смахнула слёзы и дрожащим голосом спросила:
— Дорогая… где можно сделать… эту… экспертизу ДНК?
Я остолбенела:
— Тётя Надя, зачем вам это?
И тогда она рассказала. Несколько дней назад к ней ворвался Дмитрий. Не здороваясь, бросил:
— Я не сын твоего мужа. У нас разные группы крови. Теперь ясно, почему квартиру отдала Артёму. Я для тебя чужой, а он — родной.
Хлопнул дверью и исчез. Не дал ей и слова сказать. Телефон не берёт.
Надежда Васильевна шёпотом призналась:
— У мужа была вторая положительная, помню… А свою забыла. В старом паспорте запись была, но его же поменяли. А группу Димы я не знаю… Роды были тяжёлые, спросить потом не у кого…
Ей посоветовали сделать анализ ДНК. Но я объяснила, что это сложно: мужа не стало больше двадцати лет назад. Нужен либо его биоматериал, либо эксгумация — а это только через суд, да и денег не напасёшься.
Она снова заплакала:
— Значит, не смогу доказать, что он наш сын?..
Тут я не сдержалась. Голос дрогнул:
— Тётя Надя! Никому ничего не обязаны доказывать! Он даже группу свою не назвал. Просто обиделся и решил вас ранить. Взрослый мужчина, а ведёт себя как капризный ребёнок. Вы поступили по справедливости — отдали жильё тому, кто был рядом. А он просто ищет повод сделать вам больнее.
Вдохнула поглубже и добавила:
— Если хотите, сходите с Артёмом в больницу — узнайте свои группы крови. Может, в роддоме сохранились записи. Или в архивах найдутся документы вашего мужа. Но даже если нет — Дмитрий должен прийти сам и попросить прощения. А не швыряться обвинениями, которые режут больнее ножа.
Она кивнула, немного успокоилась.
— Ты права… Но он всё равно не поднимет трубку…
Я попросила у неё номер Дмитрия. На улице набрала. Он ответил.
— Добрый день, — сказала я. — Я соседка вашей мамы.
— В чём дело?
— Хочу поговорить о Надежде Васильевне…
— Говорите.
— Она очень страдает…
И тут он резко бросил трубку.
Я стояла, глядя на экран. В голове стучала одна мысль: как легко рвутся самые крепкие узы, когда любовь сменяется обидой. И как страшно, когда родной сын обвиняет мать в том, чего она не совершала.
Надежда Васильевна не предавала. Она просто отдала единственное жильё тому, кто не оставил её. А старший ушёл сам. И теперь мстит — без слов, холодно, жестоко. А для неё он всегда был сыном. Родным. Единственным. До этого чёрного дня…
