После похорон мужа мой старший сын вёз меня к окраине поселка и холодно сказал: «Вот и всё, мамочка, дальше ты сама». Я молчала. Годы я хранила тайну, о которой мой неблагодарный сын однажды пожалеет.
Туманным утром, когда мы хоронили Романа, мой маленький чёрный зонтик не смог укрыть пустоту в груди. Я дрожала, держала в руках кристаллы благовоний, глядела на влажную землю, где в два десятка лет совместной жизни превратилось в кучу холодной глины.
Плачеть было некуда.
Иван, старший сын, которому Роман без остатка доверял, уже успел унести ключи от дома, пока гости только собирались допить чай. Годами назад, когда Роман был здоров, он сказал: «Мы стареем, записывай право собственности на Ивана, чтобы он заботился о доме». Так мы передали дом и землю нашему сыну.
Седьмого дня после погребения Иван пригласил меня в поездку «проветрить голову». Я не знала, что меня ждёт нож в спине. Он остановил машину у заброшенной автобусной остановки на краю деревни и, безмолвно, сказал: «Выйди. Мы с женой больше не можем тебя держать. С этого момента ты сама».
Уши зазвонили, мир закружился. Его глаза были твёрды, будто он готов вытолкнуть меня, если бы я запнулась.
Я оказалась на низкой табуретке у небольшого магазина, с тканевым мешком, где лежали несколько вещей. Дом, где я кормила Романа и воспитывала детей, теперь принадлежал Ивану. Вернуться я уже не могла.
Говорят, вдова всё ещё имеет детей. Иногда их наличие ощущается так же, как их отсутствие.
Иван поймал меня в ловушку, но я была не с пустыми руками. В шве моей блузки хранилась банковская карточка с пасспортиком нашими сбережениями, которые мы копили рубль за рублём, накопив десятки миллионов. Мы никому об этом не сказали: ни детям, ни друзьям.
«Люди меняются, когда видят, что у тебя ничего нет», говорил мне Роман. Я молчала в тот день, не умоляя, не раскрывая тайну, а лишь наблюдала, что будет дальше.
В первый вечер владелец лавки, тётя Нина, принесла мне горячий чай из жалости. Слышав, что мой муж умер и дети меня бросили, она вздохнула: «Сейчас такие случаи часты, доченька. Дети умеют считать деньги лучше, чем любовь».
Я сняла крохотную комнатушку, платя лишь процентами от накоплений. Жила скромно: старая одежда, дешёвая еда, без внимания.
Ночью, свернувшись на покачивающейся берёзовой кровати, я скучала по скрипу нашего потолочного вентилятора и запаху имбирного салата Романа. Боль была, но я говорила себе: пока дышу, продолжаю идти вперёд.
Я привыкла к новому ритму жизни. Днём я трудилась на рынке мыла овощи, тащила мешки, упаковывала продукцию. Плата была скромна, но мне было важно стоять на собственных ногах, а не на чужом сочувствии. Продавцы называли меня «мама Марина». Никто не знал, что каждый вечер я открываю пасспортик на миг, а потом прячу его обратно мой тихий страховой полис.
Однажды встретила старую подругу, тётю Розу, с которой дружила в детстве. Я лишь сказала, что Роман ушёл и времена тяжёлые. Она предложила место в своей столовой, кровать в подсобке за работу. Было тяжко, но честно, и я не голодала. Это дало ещё одну причину хранить секрет.
Слухи о Иване всё шли: он живёт в большом доме, ездит новой машиной, а в свободное время играет в карточные игры. «Полагаю, он уже закладывал право собственности», шептал знакомый. Грудь сжималась, но я не звонила. Он оставил мать у обочины что ещё сказать?
В столовой однажды появился мужчина в строгом костюме приятель Ивана. Он посмотрел на меня и спросил: «Вы мама Ивана?» Я кивнула.
«Он нам должен миллионы», сказал он. «Он прячется. Если вы хотите его спасти, помогите». Он улыбнулся горько. «У меня всё кончено». Затем ушёл.
Я стояла, держала тканевую тряпку, думая о сыне, которого качала на руках, о мужчине, который выталкивал меня из автомобиля. Справедливость? Наказание? Не знала.
Прошли месяцы. Иван появился худым, с пустыми глазами, небритым. Как только его взгляд встретил меня, он упал на колени.
«Мама, я был плох», запинался он. «Я испортил всё. Пожалуйста, спаси меня. Если не спасёшь, моя семья погибнет».
Воспоминания всплывали, как прилив: ночные скитания, пустая дорога, боль. В голове звучали последние слова Романа: «Кем бы он ни стал, он всё равно наш сын».
Я молчала долго. Затем вышла в комнату, достала пасспортик наши пожилые сбережения и поставила его на стол между нами.
«Это деньги, что мы с твоим отцом откладывали», говорю ровно. «Я прятала их, боясь, что ты их не ценишь. Сейчас отдаю их тебе. Но запомни: если снова будешь топтать материнскую любовь, ни одно состояние тебя не спасёт».
Иван дрожал, беря пасспортик, и плакал, как мальчишка под дождём.
Может, он изменится. А может и нет. Но я сделала всё, что могла как мать.
И тайна, наконец, раскрыта точно в тот момент, когда это было необходимо.
