Богатый муж
Тарас Ильич выгнал жену Любу после измены — громко, скандально. Но не оставил без средств. Вот только видеть её больше не желал ни при каких обстоятельствах.
— Ты сам виноват! Тарасик, ну прости меня! — лепетала Люба, словно не понимая всей тяжести поступка.
— Совсем крыша поехала в твоём возрасте! — кричал он, сжимая кулаки. — Позорить меня перед всем районом?! Благодари судьбу, что отделываешься только разводом!
Любке было, как и ему, сорок шесть. Но благодаря его деньгам она выглядела максимум на тридцать. И это тоже бесило Тараса! Кому бы сдалась немолодая женщина без его вложений?
* * *
— Тарасик, здорово! Чего молчишь? — окликнул его мужчина из далёкого прошлого, кажется, Ваня.
Тарас Ильич стиснул зубы. Вот проклятье! Сколько лет прошло с тех пор, как он уехал из этого двора, а его всё узнают. Обращаются по-старому. И ведь не кто-нибудь — а местный пропойца. Один из тех…
Окно «Майбаха» опустилось, и шофёр Артём тихо спросил:
— Помочь, Тарас Ильич?
Он лишь махнул рукой. Быстро зашагал к подъезду, не удостоив бывшего соседа взглядом. Больше чем соседа… друга? Возможно. Ох, как давно это было…
— Ты после развода-то так и не женился? Всё один? — не унимался Ваня.
Или не Ваня? Какая разница! Тарас полжизни стирал эти воспоминания. Когда-то они — он, этот Ваня и их компания — были просто пацанами. Пивали дешёвое вино во дворах. Это когда — тридцать лет назад? Теперь он должен здороваться с опустившимися алкашами?
— Привет, мам! — громко позвал он, входя в квартиру.
— Тарасик! — радостно откликнулась она.
Почему мать не переедет к нему, в его огромный дом под Рублёвкой? Но нет — вцепилась в эту хрущёвку, будто родное гнездо.
Несмотря на семьдесят восемь, Галина Петровна бодрилась: ходила с палкой, заказывала еду через приложение, ругала современное кино и дважды в год летала в Сочи или Европу. Гордость сына. Но её упрямство насчёт квартиры… он не понимал.
— Мам, ты не передумала?
— О чём? — сделала вид, что не понимает.
— Переезжай ко мне! Чтобы я не мотался сюда каждую неделю!
— Да не мотайся! Хочешь — встретимся в центре.
Как она может так спокойно это говорить? «Не мотайся»? Это же мать!
— Не могу не приезжать! — рявкнул Тарас. — Мне надо знать, что у тебя всё в порядке!
— С головой, значит? — лукаво уточнила Галина Петровна.
— Мама! Хватит обсуждать мою личную жизнь с соседками!
— А я обсуждаю? — подняла брови.
— Обсуждаешь, раз меня местные пропойцы спрашивают, не женился ли я!
— Может, и правда женился бы? — вздохнула она. — Тогда бы меньше меня опекал.
— То есть мои приезды — это опека?!
— Ты не просто приезжаешь! Ты ждёшь, когда я стану дряхлой, чтобы силой затащить меня на свою Рублёвку!
— Мама! — Тарас аж побледнел от возмущения.
Она топнула ногой:
— Да! Ты не понимаешь — я хочу дожить здесь, в своей квартире, где ты вырос! А ты — неблагодарный!
Тарас отступил. Что на неё нашло?!
— В другой раз заеду… — пробормотал он, хлопая дверью.
— Приезжай хоть раз без этих разговоров! На твою Рублёвку я не поеду! — кричала ему вдогонку мать.
* * *
В машине Тарас мрачно бросил:
— Поехали, Артём.
— Домой?
— Нет, в офис. Дела.
Нужно проверить документы по сделке. Стоит ли вкладывать триста миллионов? Управляющий уже всё изучил, но Тарас привык контролировать.
В зеркале он поймал взгляд шофёра. Тот смотрел с сочувствием.
— Чего? — буркнул Тарас.
— Да так… Работаете без отдыха. Будь у меня ваши деньги — сидел бы с коньяком у моря.
Тарас рассмеялся. Артём был молод и без комплексов — за хорошую зарплату он никогда не жаловался.
— Устал, Артюха?
— Да нет, нормально.
— Отдыхай, если что.
— На том свете отдохну! — философски заметил шофёр.
— Ладно, чёрт с офисом. Домой.
По дороге Тарас размышлял — не пригласить ли девушку? Желающих хватало — молодых, красивых, даже умных. Но в глазах каждой читалось: «А вдруг женится?»
Вечер он провёл с вином и книгой. Мысли лезли о матери. Почему она не хочет переехать? Сад, слуги, повариха — всё для неё!
И тут его осенило. Он… одинок. Ему пятьдесят четыре, а он тоскует по маме.
Когда-то он потерял семью. Вечно работал, а Люба от скуки завела ромаТарас закрыл книгу и впервые за долгие годы заплакал, понимая, что деньги так и не смогли купить ему самого главного — простого человеческого счастья.
