На краю забытой деревни под Тверью, в маленькой избушке жила Матрёна Фёдоровна — женщину в селе звали просто Фёдоровной. Имя её давно стёрлось из памяти соседей, но уважение к ней оставалось в каждом сердце.
В свои девяносто пять лет она держалась бодро: хозяйство вела сама, огород был ухожен, а в избе — чистота, будто не одна старушка тут живёт, а целый отряд помощников. Белоснежный платок, крахмальный передник, выбеленные стены, вымытые до скрипа окна с геранью — Фёдоровна была из тех, кто умел жить красиво, с достоинством.
После смерти мужа, случившейся двенадцать лет назад, она осталась одна. Детей у неё было трое: сын Виктор, дочери Галина и Татьяна — все давно уехали в большие города, разлетелись, как воробьи с одного дерева, у каждого своя дорога. Внуки выросли, обзавелись семьями и редко вспоминали о деревенской бабушке. Разве что на Пасху да на Рождество — звонок наспех.
Но она не роптала. Понимала: у каждого своя судьба. А она… просто продолжала жить, работать, любить своих коз, печь блины и верить, что всё не зря.
**Гостинцы, которые возвращаются**
— Добрый день, Фёдоровна! — зашла как-то соседка Людмила с внучкой. — За молоком пришли! Алёнка только твоё пьёт, магазинное плевать хочет!
— Ох, родненькие, как же я рада! На вот вам лепёшек с маком — Алёнушкины любимые.
— Спасибо, бабуля! — просияла девочка.
— Балую вас, знаю, — усмехнулась Матрёна. — Да кого мне ещё баловать, как не ребятишек? Мои не берут, всё некогда… Вот намедни Витька, сосед, назад привёз мои гостинцы — говорят, отказались. Ни варенье, ни творог, ни пироги — “не едим”. А я, дура старая, старалась…
Соседки переглянулись. Они знали: сын приезжал раз в два года — начальника на охоту возил. Внук — с дружками на майские, всю ночь буянили. К утру — как ветром сдуло. А дочки и вовсе лет семь не показывались. Внуки их раньше каждое лето у бабки гостили. Теперь — забыли, где деревня, мотаются по заграницам.
— А козочки твои как? Трудно с ними? — спросила Людмила.
— Да куда ж без них? Они мне держаться помогают. Без дела — кости ломит. А тут — и встать надо, и подоить, и накормить… Движение — здоровье, Людочка.
**Огород, который стал ненужным**
Летом Фёдоровна, как всегда, копалась на грядках. Всё посажено: помидоры, репа, лук, огурцы… Всё ровно, ни сорняка. Но соседи заметили — бабка стала чаще останавливаться, тяжело дышать.
Однажды упала — сердце прихватило. Попросила Людмилу: позвони детям, скажи — мать плоха. Та позвонила. Но никто не приехал. Ни Виктор, ни Галина, ни Таня. Лишь гудки в пустоту.
Соседи выхаживали Матрёну кто чем мог. Витька лекарства привёз, Люда коз доила, другая соседка кашу варила. Старушка смущалась — не привыкла быть обузой.
Ослабела. Совсем. Написала записку:
«Заберите меня. Не могу больше одна…»
Ответа не было. Словно письмо в колодец бросила.
**Последний путь**
Летом она решила — хватит. Коз отдала Людмиле. Огород не сажала — впервые за шестьдесят лет. Сидела у окна, смотрела на заросший участок — землю, которую любила всей душой, но поднять уже не могла.
Как-то нашла в чулане старые тетради. Вырвала чистый лист, долго писала. Каждая буква давалась с болью, каждое слово — со слезой. Потом положила письмо на стол, рядом — свёрток с рублями.
…Шёл дождь. Неделю из трубы не шёл дымок. Соседи забеспокоились.
Зашли — а бабушка лежит тихо, укрыта лоскутным одеялом, будто спит. Только больше не проснётся.
Позвонили детям. Никто не ответил. Написали. Тишина.
Похороны устроили соседи. Людмила, Витька, ещё двое. Женщины стряпали, мужики гроб сколотили. Всё — как для родной.
Дети приехали через два дня. Когда уже всё сделали. Получили от соседей ключ, молча вошли в дом.
На столе — вышитая скатерть. На ней — свёрток с деньгами и письмо.
«Дорогие мои — Виктор, Галина, Татьяна.
Вот и собрались вы все вместе. Не ссорьтесь, держитесь друг за друга. Хозяйство раздала. Иконы — в храм, если не возьмёте. Кота моего — Витьке отдайте, он добряк. Дом продайте, деньги поделите. Простите и прощайте.
Ваша мать.»
**Заросшая могила**
Дом закрыли. Окна забили досками. Кота выпустили во двор.
Уехали. Больше не возвращались.
Изба зарастала крапивой и лопухами. Никто не хотел покупать старую хату в глухомани.
Могилка Матрёны Фёдоровны зарастала так же — тишиной и полынью. Но Людмила, когда шла мимо погоста, всегда заходила. Подметала, сажала цветы.
— Много ты мне добра сделала, родная… — шептала она. — Хоть могилку твою не забуду…
Так уходят те, кто всю жизнь отдаёт другим. Кто любит до последнего вздоха. Но порой — в пустоту.
Без «спасибо».
Без последнего «мама».
Без звонка.
А дом стоит. Одинокий. С белыми занавесками и запахом квашеной капусты, застывшими где-то в прошлом.
Мир забывает тех, кто помнил о нём до конца.
