**3 июля 1985 года**
Вчера снова накатило.
— Убью, стерва!
Я колотил кулаками в дверь нашего дома, а соседи, как водится, подступили к калитке:
— Вань, ну что ты творишь? Опять утром на коленях ползать будешь, прощения просить! Стыдно-то не? Двое детей, Танька твоя — сама кротость, а ты себя позоришь да её на весь посёлок выставляешь!
Развернулся к ним:
— Вам что, зрелищ не хватает? Идите отсюда!
Но народ не расходился. Баба Аня, наша соседка, шагнула ближе:
— Ваня, ну давай по-хорошему. Что случилось-то?
— Случилось? Да вот она, Танька! Я — всей душой, а она? Улыбается всем, дверь на задвижку — а с кем там сидит?
Голос сорвался, сел на скамейку, а самому противно — здоровый мужик, а ноет, как баба.
Баба Аня подсела, ласково так:
— Зря ты на жену-то грех наводишь… Золото у тебя, а не жена.
Я только махнул рукой:
— Не любит она меня, бабка… Я — деревенский, а она — городская, вот и смотрит налево.
— Дурак ты, Ваня… Дурак редкостный…
Но я уже не слушал. Свалился на лавку, голова как чугунная. Кто-то подложил под голову фуфайку, а баба Аня махнула рукой:
— Всё, теперь до утра не проснётся.
***
А началось всё пятнадцать лет назад.
Меня, деревенского парня, отправили в Воронеж — на курсы трактористов. Наш колхоз тогда рос, дома строились, люди поговаривали — скоро и посёлок городом станет.
В бригаде своей экскаватор был, да только толковых механиков — раз-два и обчёлся. Вот и выбрали меня да Петьку с соседней улицы.
С Петькой мы с детства не ладили — всё из-за девчонок. Один раз даже до драки дошло, носы друг другу накостыляли.
А тут — одна комната на двоих. Петька с первого дня заявил:
— Я тут городскую бабу найду, чтоб навсегда остаться.
Я даже рот открыл:
— Как так? Колхоз за тебя платит, а ты тут оставаться собрался?
Петька рассмеялся:
— Ты совсем дуб деревенский! Все нормальные так делают. Чего в этой дыре ловить?
Я только хмыкнул:
— Ну да, конечно… Тебя тут с распростёртыми руками ждут.
Через три дня увидел его с девушкой. И — как молнией ударило. Влюбился сразу, с первого взгляда.
Вечером не выдержал:
— Это кто с тобой была?
— Та? Танька. Городская, с бабкой живёт — так что жильё скоро освободится.
— Влюбился, что ли?
— Ты о чём? Доска как доска, я фигуристых люблю…
Не помню, как кулак сам размахнулся. Петька кровь с носа вытер, усмехнулся:
— Ага, ты, значит, втюрился… Ну смотри, как я на ней женюсь, да налево гулять буду! А она — сиди да жди!
На следующий день проследил за ним. Увидел, как он Таньку за талию обнял — и бросился в драку. Выпалил ей всё, а она только смотрела то на меня, то на него, да и сказала:
— Да пошли вы оба.
Петька съехал на другой день. А я — как тень, ходил за Танькой.
Через две недели она остановилась:
— Долго ты за мной бегать будешь? Может, в кино сходим?
Я увёз её в деревню вместе с бабкой. Бабка через десять лет умерла, а у нас уже двое сыновей было.
Я для семьи горы свернуть готов был. Дом поставил — лучший в посёлке. У пацанов — самые крутые велосипеды. Таня работала фельдшером, а я с неё пылинки сдувал.
А год назад случилось неожиданное.
Вернулся Петька.
Видать, городская жена ему чемодан собрала да и выставила.
Как я узнал — пришёл домой чернее тучи. Таня испугалась:
— Ваня, что случилось?
Я бутылку из шкафа достал, налил — а я вообще-то только по праздникам пил.
— Петька вернулся.
Таня нахмурилась:
— Какой Петька?
— Тот самый, с которым ты…
Она даже рассмеялась:
— А, этот? Что, в городе не прижился?
Потом серьёзно:
— Ну вернулся и вернулся. Ты-то что всполошился?
Я тогда сквозь зубы:
— Тань, если что узнаю — убью!
Она брови подняла:
— Ваня, о чём ты?
— Сам потом поймёшь!
С того дня покой кончился. Трезвый — я перед ней на коленях ползал:
— Дурак я, дурак… Прости…
Таня прощала. Но через месяц — снова. С каждым разом скандалы жёстче, слова гаже. Руками — ни разу не замахнулся, но и так хватило.
***
Утром очнулся в сенях — видно, от комаров сюда завалился. Вспомнил вчерашнее — аж тошно стало.
— Чёрт… Опять…
Выглянул — во дворе тихо. Время — часов семь. Крадучись к дому пробрался.
Таня сидела за столом. Пацаны на диване — испуганные, жалкие. А посреди комнаты — чемодан да два узла.
— Тань, это что?
Она даже не взглянула:
— Наши вещи. Хватит. Уезжаем в Воронеж. Дом подремонтируем — будем жить спокойно, без твоего позора.
Как будто ведро воды на голову вылили.
— Тань, да ты что? Ну выпил, ну подрался…
— Ваня, у тебя уже год как «выпил, подрался»! А дети? Ты думал, они не слышат, как ты орешь?
— Таня, я больше…
— Ты уже говорил. Ровно столько раз, сколько скандалил. Всё, хватит. Сашке тринадцать — он перед девчонками за тебя краснеет.
Она встала.
— Пора, автобус скоро.
Я не поверил:
— Тань, прости…
Она даже не обернулась. Взяла чемодан, пацаны — сумки. Вышли, а я остался в пустом доме.
Стоял, стоял, потом рухнул на пол и ревёть начал. Слёзы кулаком стирал — не помогает.
— Вань, ты тут?
Баба Аня в дверях. Оглядела бардак, бутылки.
— Ты хоть дату помнишь?
— Какое там…
— Тридцатое июля. Месяц, Ваня, месяц ты бухал! Огород —И только сейчас, когда у него не осталось ничего, кроме пустого дома и собственной глупости, он наконец понял, что любовь — это не обладание, а умение беречь то, что дано.
