— Ты хочешь сказать, что этот пёс для тебя дороже детей?! — сорвалась Анфиса, вытирая с линолеума уже пятую за день лужу.
Кухонный половик давно исчез. Когда стало ясно, что даже дорогие спреи не справляются с упрямой привычкой метить углы, Анфиса просто свернула его и выкинула в мусоропровод.
Но дело было не только в половике. Муж вскрыл банку горошка, высыпал в тарелку и бросил всё — и банку, и грязную посуду — в раковину. На столе — хлебные крошки, кружка с кофейным налётом и открытая банка сгущёнки, из которой торчала ложка. На полу — клочья ваты и остатки плюшевого медведя.
А убирать всё, конечно же, предстояло Анфисе.
— Не кричи так, — буркнул Артём, роясь в холодильнике. — Это же просто собака. Он ещё не привык.
Анфиса выпрямилась. В её глазах отражалось раздражение, копившееся неделями. Она сжала губы и сунула мокрую тряпку мужу в руки.
— Отлично. Тогда и убирай за ним сам. Напомню, это просто собака. А я — просто твоя жена. Просто мать твоих детей. И мы — просто твоя семья — задыхаемся от его вони и меток!
Анфиса сердито пнула ватный комок и направилась в спальню, обходя виновника «праздника». Пёс Буян, огромный, рыжий, с преданными глазами, сидел в дверном проёме и наблюдал. Не вилял хвостом, не прятался. Будто знал — виноват не он.
Она вспомнила, как всё началось…
…Два месяца назад Артём вернулся домой с этим мохнатым сгустком проблем.
— Степан уезжает. Надолго, — начал он. — Говорит, взять пса не может, куча мороки. А я подумал… Буяну нужна семья. И детям полезно — научатся заботиться. Разве не здорово?
Артём тогда улыбался так, будто решил мировую проблему. А вот Анфиса почувствовала прямо противоположное. Как будто муж усыновил кого-то, не спросив её.
— Ладно… Пусть живёт. Но кто его будет выгуливать, кормить, убирать? — она уже знала ответ.
— Вместе. Мы же семья. Ну… кроме выгула. Ты ж раньше приходишь. Возьмёшь на себя?
Анфиса вздохнула, но кивнула. Догадывалась, что всё пойдёт не так, но спорить не стала.
Увы, её опасения оправдались…
Она старалась. Купила миски, игрушки, смотрела ролики по дрессировке. Буян в ответ демонстративно игнорировал её. Его хозяином был Артём. Остальные для него были просто фоном.
За первые недели Буян содрал обои в прихожей, сгрыз ножку стула, разорвал все диванные подушки. А уж сколько луж оставил по всему дому…
Если сначала Артём гулял с ним хоть по утрам, то скоро и это перестало. Теперь Анфиса вычёсывала, мыла лапы, кормила, поила… А муж лишь добавлял хлопот.
Вот и сейчас он молча лёг, отвернувшись. Да, лужицу вроде убрал — она слышала шум тряпки. Но Анфиса была уверена: на столе и в раковине всё так же грязно.
И завтра — то же самое.
— Артём, — не выдержала она, повернувшись. — С тех пор, как ты привёл Буяна, я не живу. Я выживаю.
Муж не шелохнулся. Делал вид, что спит, хотя она знала — он слышит.
— Я выгуливаю его утром, потому что ты спишь. Я выхожу с ним в обед. Я тащусь вечером, потому что прихожу раньше. Убираю шерсть, меняю воду. Делаю то, что должен делать ты. А в ответ — твоё ворчание и его рык. Ты думаешь, это нормально?
Артём вздохнул. Слов не было. Вся нагрузка лежала на Анфисе. Дети поначалу радовались, но сейчас в лучшем случае просто гладили Буяна мимоходом.
— Ты преувеличиваешь. Он не так уж сложен.
Анфиса сжала губы, понимая — упёрся. Но на этот раз сдаваться не собиралась.
— Знаешь, надоело, — сказала она. — Выбирай. Либо я, либо собака.
Артём перевернулся, уставился в потолок, потом встал и начал собирать вещи.
Анфиса молча смотрела, как он надевает куртку и берёт поводок.
— Я друзей не бросаю. Поживём на даче. Пока ты не остынешь, — тихо бросил он на прощанье.
Она не остановила. Только проводила взглядом его спину. Ту самую, которую когда-то гладила перед сном. Теперь — чужая. Как и этот пёс.
Дверь закрылась. Сначала Анфиса усмехнулась. За двадцать лет брака не знала, что у неё такой принципиальный муж. Друзей не бросает. А семью — можно?
Потом в голове стало тихо. Больше не надо вставать на прогулку на рассвете. Не надо мыть миски перед сном. Не надо смотреть под ноги, боясь луж.
Стало горько и легко.
…Прошло три месяца. Иногда Анфиса ловила себя на мысли, что дышит свободно. Не только потому, что исчез запах псины. Проще стало. Как будто ушло не только Буян, но и тяжёлое ожидание. Она больше не ждала, что Артём начнёт слышать её или хотя бы убирать за собой.
Дети скучали по отцу, но не делали из этого драмы. Постепенно привыкли.
— Мам, а я могу теперь девочек звать? — спросила дочь на третий день.
— Конечно. Теперь некому на них бросаться.
Правда, сын снова ставил велик в прихожей вместо балкона — ведь колёса больше никто не грыз. Но это мелочи.
Вместе переклеили обои. Кривовато, но лучше, чем лохмотья. Анфиса выкинула порванные покрывала и подушки со следами зубов. Купила новые шторы — тёплые, медового оттенка.
Казалось, после исчезновения маленького разрушителя вздохнула не только она, но и вся квартира.
— Мам, у тебя же завтра выходной? — спросил сын за завтраком.
— Почти, — улыбнулась Анфиса. — С утра схожу к бабушке. Потом весь день — ваш.
И эта мысль снова заставила её улыбнуться. Впервые за долгое время у неё появились выходные.
А Артём тем временем совсем не радовался «свободе».
Дача, которая годами стояла ради шашлыков и галочки, оказалась неуютной. Старые рамы пропускали ветер, из крана капала ржавая вода, а туалет был во дворе.
СВ дождь, укутавшись в потертый плед, он глядел на цепь, на которой теперь сидел Буян, и понимал, что свобода — это всего лишь пустое место у тёплой печки, где раньше ждала его семья.
