Тёща прекрасно знала, что моя мама будет у нас в гостях — её поступок стал последней каплей.
В тихом городке под Рязанью, где запах яблонь смешивается с дорожной пылью, моя жизнь в 31 год превратилась в поле битвы семейных драм. Меня зовут Даша, я замужем за Сережей, и у нас растёт двухлетняя дочь Алёна. Моя тёща, Людмила Петровна, на этот раз перешла все границы, заставив меня почувствовать себя лишней в собственном доме. Её десять тысяч рублей на столе — не помощь, а оскорбление, которое я не смогу забыть.
Семья на грани
Серёжа — моя первая любовь. Мы расписались пять лет назад, и я готова была принять его семью. Людмила Петровна с самого начала казалась доброжелательной, но её доброта всегда была с намёком. Она обожает Серёжу и Алёну, а ко мне относится как к временной замене. «Дашенька, ты милая, но невестка должна понимать, кто в доме хозяин», — приговаривала она с улыбкой. Я терпела её замечания, её контроль, её «советы» — ради спокойствия в семье. Но её последний поступок перевернул всё.
Моя мама, Валентина Фёдоровна, приехала к нам на несколько дней. Она живёт далеко и редко нас навещает, так что я ждала её с нетерпением. Я предупредила Серёжу и Людмилу Петровну, что мама будет у нас, и попросила дать нам побыть наедине. Тёща кивнула, но в её глазах промелькнуло что-то хитрное. Надо было насторожиться, но я, как дура, поверила в её порядочность. Как же я ошибалась.
Унижение за столом
Вчера мама гостила у нас третий день. Я варила щи, резала хлеб, ставила на стол солёки — всё, как она любит. Мы с ней и Алёной сидели за столом, болтали, вспоминали мои детские проделки. Серёжа был на работе, и я наслаждалась этими редкими моментами. Вдруг — звонок в дверь. На пороге стояла Людмила Петровна с сумками и своей сладкой улыбкой. «О, Валя, и ты здесь? А я так, мимо проходила, решила заглянуть», — сказала она, хотя прекрасно знала, что мама у нас.
Не успела я предложить ей чаю, как она вдруг достаёт из сумки десять тысяч и кладёт на стол, аккурат рядом с тарелками. «Даш, возьми на продукты, раз у вас гостья», — громко объявляет она, глядя на маму. Я онемела. Мама потупила взгляд, а Алёна, почувствовав напряжение, заёрзала. Это не была помощь — это было показательное унижение. Тёща хотела дать понять, что я не справляюсь, что моя мама — лишняя, а она тут главная.
Ярость и боль
Я стиснула зубы. «Людмила Петровна, спасибо, но мы обходимся», — сказала я сквозь улыбку. Она лишь фыркнула: «Бери, Даша, тебе же надо». Мама молчала, но я видела, как ей больно. Она, женщина, поднявшая меня одна, всегда гордая, чувствовала себя подачкой. После её ухода я извинялась перед мамой, но она только обняла меня: «Дочка, это не ты виновата». Но я-то знала — виновата. Я позволила Людмиле Петровне дойти до такого.
Серёжа, когда вернулся, выслушал меня и вздохнул: «Мам, она просто хотела помочь». Помочь? Это не помощь, а способ показать, кто тут решает. Я чувствую себя не хозяйкой, а временщицей в своём же доме, где тёща диреЯ больше не молчу — завтра мы с Серёжей поговорим по-настоящему, и если он не поймёт, то я уеду к маме с Алёной, потому что я заслуживаю уважения.
