В шесть лет я осталась круглой сиротой. Матушка уже родила нас двоих, а третий ребёнок появился на свет. Помню её крики, суетливых соседок, горестные причитания… Как зыбко умолкал мамин голос.
Почему же ни врача не вызвали, ни в райцентр не повезли? До сих пор сердце заходится от этого вопроса. Вьюга замела дороги? Село отдалённое? Какая причина – доныне не знаю.
Маму потеряла при родах, бросив нас, двух дочерей, с новорождённой Ульяной*. Отец после горя растерялся. Родни на Дальнем Востоке не было – все остались на западе. Некому было помочь подняться да разум собрать. Соседки надоумили отца новую жену искать. Не минуло недели после поминок – а он уже жених.
Посоветовали учительницу в райцентре. Мол, баба *добронравна*. Отец и поехал свататься. И согласие получил! Видно, приглянулся. Молодой, статный – правда. Высокий, стройный, очи **чёрные-пречёрные**, словно у цыгана. Заворожить мог.
К вечеру вернулся с невестой. «Вот, деточки, *маму* вам новую привёз!» Злоба да горечь подкатили. Детским сердцем почуяла неладное. Дом **ещё мамою пропахал**, платья на нас – её шитьё, её стёжка-подшивка, а он уж новую нашел. Сейчас-то его понимаю, а тогда ненависть душила – и к нему, и к невесте.
Бабья байки наши что насказала – неведомо, но вошла с отцом под руку. Хмелём легонько потянуло. Она и лепечет: «Мамой звать станете – останусь». Я, как старшая, вперёд: «Не мама ты нам. Мать наша упокоилась. Не будем звать!» Сестрёнка **Злата** разревелась. «Нет! Чужая ты!» – поддержала её я.
«Ой, балаболки! Ну, я тогда с вами не остаюсь», – учительница к двери. Отец шагнул следом, да вдруг замер на пороге. Постоял, голову склонив, потом повернулся. Обнял нас и **разрыдался в три ручья**. Мы с ним вместе. И грудная Ульяна захныкала. Мы мать оплакивали, он – жену любимую. Да только сиротские слёзы – они горячей, горше. Сиротская тоска по родимой – на всех языках одинакова. Лишь раз в жизни видела отцову слезу.
Прожил он с нами ещё две недели. Работал в лесозаготовительной конторе, бригада в тайгу уходила. Выбора не было. Денег соседке Агафье оставил, Ульяну отнёс к Прасковье Мироновне, сам подавшись на делянку.
Остались мы втроём. Соседка прибежит – печь истопит, похлёбку сварит – да и к своим делам. А мы дома – *и холодно*, *и голодно*, *и страшно*.
Сошлись старики: помочь надо! Женщина нужна да не простая – сердцем широкая, чужих детей как родных принять. Где сыскать такую?
Прознало, что у дальней родственницы нашей *Матрёны* есть племянница Арина*. Мужик её бросил – детей Бог не дал. Али ребёнок был, да Бог прибрал – толком не ведали. Адрес разузнали, письмо черканули. Через тётку Марфу к нам Арину и вызвали.
Отец в тайге ещё был, когда она ранним утром пришла. Так **тихонечко вошла**, мы и слыхом не слыхали. Проснулась – в избе чьи-то шаги. Ходит, посудой звякает, а дух-то какой! **Блины стряпает!**
Мы со Златой в щёлочку глаза пялили. Арина неспешно дела справляла: посуду мыла, пол драила. Потом поняла – не спим. «Ну, *белянки* мои, за стол! Подано!» Удивило, как назвала. Мы со Златой и впрямь белокурые, очи васильковые – в мать.
Набрались духу, вышли.
«Садитесь!» Ждать не пришлось. Блинками наелись – доверие зародилось. «Зовите тётей Ариной», – попросила.
Искупала нас, постирала всё и ушла. Назавтра ждём – пришла! Изба под её руками **засияла**. Опять чистота и лад, как при матушке. Три недели миновало, отец не возвращался. Тётя Арина ходила за нами не в пример лучше – да сама, видать, **сердцем маялась**, не давая привязаться крепко. Злата к ней льнула – ей-то трёх годков было. Я осторожничала. Сурова она была. Малоулыбчивая. А мама наша бывалоча плясала, песни заводила, отца «Ванечкой» величала.
«А ну как муж твой вернётся – да меня не примет? Каков он
Теперь я, акушеркой работая, жизнь за жизнь отдаю, хоть и не могу маму свою вернуть, но других сберегу, а в душе благодарность к Зине, которая нас вырастила, с годами только крепнет. Каждый спасённый мною ребёнок как будто частичку её доброты в мир несёт. Я стою у окна роддома в смене ночной, смотрю, как снег за окном кружится, и чувствую, как спокойна душа – ведь и Оля, и Вера свои семьи уже создали, детишек растят, а бабушка Зинаида их так же нежно любит, как когда-то нас. Судьба, хоть и с горечью началась, милостью Божьей и доброй рукой дядиной тети Зины обернулась теплом настоящего дома. Жизнь продолжается.
Потеря в раннем детстве.
