Ой слушай, вот история моя. В шесть лет сиротой осталась. У мамы мы две девочки уже были, а она третью рожала. Помню всё: как кричала мама, как соседки сбежались, рыдали, как мамин голос затих… Почему докторов не позвали? Почему в больницу не повезли? До сих пор понять не могу. Почему? До поселка далеко? Дороги замело? Какая-то причина была наверняка, а я так и не знаю.
Мама умерла, родив маленькую Пелагею, Полинку нашу. Отец растерялся совсем. Родни здесь, в глухой сибирской деревеньке под Красноярском, ни души, все на западе остались. Не на кого нам было опереться. Соседки шепнули отцу: женись поскорее. Недели не прошло после маминой панихиды – а он уж и жених. Подсказали ему свататься к местной учительнице, доброй, мол, женщине. Отец пошел. Сватался – и согласие получил. Видно приглянулся, что ли? Мужчина он видный был, нечего сказать: высокий, статный, глаза черные-пречерные, цыганские. Загляденье.
Короче, вечером привез отец невесту смотреть. «Вот, – говорит, – новую мамку привез!» А меня такая обида обожгла, горько стало. Детским сердцем чуяла, не к добру это. В доме еще мамой пахло, платьица наши, ею сшитые да выстиранные, на нас – а ему уж новая мать нужна. Сейчас-то я его понимаю, а тогда возненавидела всей душой и его, и его невесту. Что та женщина про нас выдумала, не знаю, только в дом вошла рука об руку с отцом. Оба навеселе. Говорит нам: «Будете мамой звать – останусь». А я младшенькой Таньке: «Она не мама. Наша мама умерла. Не зови!» Сестренка реветь, а я, как старшая, шагнула вперед: «Нет, не будем! Ты не мама, ты чужая!» – «Ого, бойкая какая! Ну тогда я не остаюсь!» – учительница к двери. Отец хотел следом, да на пороге вдруг замер, будто в землю врос. Постоял, голову опустив, потом повернулся, подошел, обнял нас да как зарыдает навзрыд! Мы следом за ним заревем. Даже крошка Поля в кроватке захныкала. Мы маму поминали, а отец – жену любимую. Только в наших слезах горя больше было. Сиротское горе везде одно, и тоска по материнке на всех языках одинакова. В тот день впервые и в последний раз видела я, как отец плачет.
Отец с нами еще недели две пробыл. Работал в лесничестве, их бригада на делянку в тайгу уходила. Куда деваться? Другой работы в деревне не было. Договорился отец с соседкой Анной, оставил ей денег на еду, Полинку отнес к другой бабушке и ушёл в тайгу.
Остались мы одни. Соседка Аннушка прибежит, кашу сварит, печку протопит – и к своим делам. А мы сидим целыми днями в пустом доме: холодно, страшно, голодно.
Стала деревня решать, как нам помочь. Женщина нужна, семью спасти. Да не простая, а чтобы чужих детей как родных приняла. Где такую найдешь? Обсудили – и выяснили, что у деревенчанины нашей, Зинаиды Ивановны, племянница есть дальняя. Мужик её бросил, потому что детей Бог не давал. Говорили, то ли сразу не родила, то ли дитё было да умерло – толком не знали. Запросили адрес, письмо написали через тётку Марфу, уговорили приехать к нам Зину.
Отец был ещё на делянке, когда Зина рано утром к нам пришла. Так тихо вошла, мы и не услышали. Проснулась я – а в доме кто-то шаги делает, на кухне посудой звякает. И запах! Блинчики пекутся! Мы с Танькой в щёлку подглядываем. Зина без шума х
И лишь годы спустя, сама принимая роды в далёком посёлке под Забайкальем и видя слёзы счастья на лице молодой матери, я вдруг ясно поняла, как сильно люблю строгую, немногословную Зинаиду Константиновну, подарившую нам с сёстрами самое главное в этой жизни – право снова быть просто детьми.
