— Слушай, сегодня говорила с Люськой. Представляешь, Сашка опять загулял, — Татьяна бросила это, когда по телевизору прервали сериал на «России» проклятой рекламой.
Глянула на мужа — тот полулёжа на подушке у изголовья смотрел рекламу с таким видом, будто там «Бригаду» показывают.
— Сережа, ты меня слышишь? Сашка опять носит чужой запах, — повторила она, когда муж промолчал.
— Слышу. Тебе-то что? — буркнул он, не отрываясь от экрана.
— Как «что»? Люська же моя подруга! Я за неё переживаю. Сашка тебе ничего не говорил? — Татьяна прищурилась, изучая мужа.
— Он мне не отчитывается. Да и не видел я его сто лет. А твоя подруга, если честно, истеричка. Я бы тоже от такой сбежал. Ладно, хватит, сериал продолжается.
— Ага, конечно! Это он тебе наговорил? Значит, Люська виновата. У вас, мужиков, всегда баба крайняя, лишь бы свою подлость оправдать. А кто её довёл до истерик? Всю жизнь гуляет, сволочь! — Татьяна скрестила руки, а муж упёрся взглядом в экран.
— Знаешь, я тебя тоже часто пилю. Сколько раз говорила — вытирай ноги! Весь песок в прихожей! Зубную пасту по всей раковине размазываешь… Я тоже истеричка, да? Может, и ты по бабам шарахаешься? За компанию? — Она уставилась на него.
— Ну всё, началось. Добралась до меня, — Сергей швырнул одеяло и поднялся. — Досмотрю в кухне.
— Мне просто подругу жалко, — бросила она ему вслед.
— А помнишь, как он к ней в окно на второй этаж с розами лез? Вот вам, дурам, и благодарность, — крикнула она в дверь.
— Пока ухаживаете — «солнышко», «зайка», «ласточка». А как любовницу заведёте — тут же «истеричка». — Татьяна говорила в пустоту, но так, будто муж всё слышит. — Люська его сто раз прощала. Первый раз на коленях ползал, клялся, что больше ни-ни, сопли пузырями. Ради детей простила. Нет, Сашка вроде неплохой мужик… Но всю душу из неё вынул. Видно, пока не отвалится у него, не угомонится… — Она замолчала, прислушалась. Из кухни — тишина.
«А может, и Сергей мне изменяет? Чего вскипел? Задел за живое? Да нет, ленивый… Сашка хоть в зал ходит, за собой следит. А мой — пивное пузо, лысина…»
Но сомнение пустило корни. Татьяна уже не смотрела сериал. Сунула ноги в тапки и пошла на кухню. Сергей сидел, курил в форточку. Потянуло холодом, и она передёрнулась.
— Ты чего курить-то начал?
Муж вздрогнул, пепел просыпался на стол.
— Чёрт, напугала! — Он сдул пепел на пол. — Просто… переживаю. Мы же с Сашкой друзья.
— Так поговори с ним! Перед детьми не стыдно? Какой пример сыновьям? — Она схватила пепельницу с подоконника и шлёпнула перед ним.
— Да будет он меня слушать! Не полезу с нравоучениями. Его жизнь, сам разберётся. — Сергей затушил сигарету, закрыл форточку. — Пойдём спать.
Он прошёл мимо, не глядя.
Татьяна покачала головой, выключила свет и пошла за ним. Муж уже лежал, отвернувшись к стене. По телевизору бубнил Соловьёв. Она щёлкнула пультом, легла. Так они и засыпали последние месяцы — спиной к спине.
Познакомились в студенчестве, души друг в друге не чаяли. Через два года расписались. Жили, как все — ругались, мирились. Дочь выросла, уехала в Питер. О счастье Татьяна не думала. А ведь было же! Друзья разводились, женились снова. У каждого — своя драма. А они вот уже 25 лет в браке. Четверть века.
Мысли снова к Люське: «За что он так со мной? Всё для него… Детей родила. Теперь ни молодости, ни мужа…»
А на другой стороне кровати Сергей лежал с открытыми глазами, глухо вздыхал и старался не шевелиться.
Через пару дней Сергей задержался на работе. Татьяна не волновалась — бывало. Если возвращался весёлый и поддатый — значит, с мужиками пропустили стопку. Если хмурый — проблемы на службе.
Наконец в замке щёлкнул ключ. Муж раздевался в прихожей — без привычного кряхтения. Потом прошёл на кухню.
Когда она зашла, Сергей сидел, прижавшись спиной к стене. Весь — как сжатая пружина. Она почувствовала его нервозность. Сердце ёкнуло. Тревога, как той ночью, зашевелилась внутри. Муж смотрел в пустоту, будто решался на что-то.
— Что-то случилось? — спросила она тихо, а внутри уже кричало. — Ужин разогреть?
— Не надо. — Он встал и, не глядя, вышел.
Татьяна уловила запах духов. Чужой, но знакомый.
Она ждала его в зале, но муж не вышел. Заболел? Зашла в спальню — он сидел на краю кровати в пиджаке, руки сцеплены, голова опущена.
— Сережа…
— Садись, — сказал он.
Она села, снова почувствовала те духи. Молчала. Шестым чувством знала, что он скажет.
— Не буду врать. У меня есть другая, — выдохнул он.
— Уходишь?
Спрашивала, хотя всё поняла. Мужчины говорят так, когда уже всё решили.
— Да. Не могу больше. Думаю только о ней.
«Думаю. Значит, давно всё». Татьяна усмехнулась.
— Если уйдёшь — назад не возьму, в отличие от Люськи, — сказала она.
— Знаю. Я собрал вещи.
Хотела спросить: «А я? А дочь? А 25 лет?» Но стало всё равно. Всегда думала — их это не коснётся. Но знала: не простит.
Она вышла, прикрыла дверь. Слышала, как он шаркает по комнате, как звенят пустые вешалки. Потом он вышел, остановился.
— Прости.
Татьяна сжала губы. Не будет истерик. Та, другая, спросит, как жена отпустила.
Только дверь закрылась, она разревелась. Потом позвонила Люське. Только та поймёт.
Дочери ничего не сказала. УбеПозже, когда Виктор выздоровел и вернулся домой, их жизнь потекла по-новому — уже без обид и упрёков, будто та переписка выжгла из них всё лишнее и оставила только самое важное.
