Всю жизнь мы с мужем отдавали себя детям. Не ради собственного счастья, не ради карьеры — только ради них, наших троих, которых растили, берегли, отказывая себе во всём. И кто бы мог подумать, что в конце этого пути, когда здоровье уже не то и силы на исходе, нас ждёт не благодарность, а пустота и равнодушие.
С Мишей мы знакомы с детства — жили в одном дворе в Екатеринбурге, вместе учились в школе. Когда мне исполнилось восемнадцать, мы расписались. Свадьбу отмечали скромно — денег не было. Через пару месяцев я узнала, что беременна. Миша бросил институт и устроился на две работы, чтобы семья не нуждалась.
Жили трудно. Порой ели одну капусту несколько дней подряд, но не роптали. Мы знали, ради чего терпим. Мечтали, чтобы наши дети не знали нищеты, которую довелось испытать нам. Когда дела немного наладились, я снова забеременела. Было страшно, но мы даже не обсуждали — оставим ребёнка. Разве можно отказаться от своего дитя?
Родники не помогали. Моя мама умерла рано, а свекровь жила в Новосибирске и не интересовалась нашими делами. Я буквально не вылезала с кухни и из детской, а Миша пропадал на работе, возвращался поздно, с потрёскавшимися от морозов руками и пустым взглядом.
К тридцати годам я родила третьего. Тяжело? Ещё бы. Но мы не ждали лёгкой жизни. Брали кредиты, вкалывали без выходных, и мы смогли купить двум старшим квартиры в ипотеку. Сколько сил это стоило — не передать словами. А младшую, Алину, отправили учиться в Германию — она мечтала стать хирургом. Заняли последние деньги, но сказали друг другу: «Выкрутимся».
Годы промчались, как поезд. Дети выросли, разъехались. У них свои заботы. А у нас внезапно началась старость — Мише поставили страшный диагноз. Он слабел с каждым днём. Я ухаживала за ним одна. Ни звонков, ни помощи.
Старшая, Катя, когда я попросила приехать, буркнула в трубку:
— У меня свои дети, дела. Не могу.
Хотя соседка видела её в торговом центре с подругами.
Сын, Сергей, сослался на завал на работе, хотя в тот же день выложил фото с курорта в Турции.
А Алина — та, ради которой мы продали дачу и машину — отмахнулась, что завалена.
Я ночами дежурила у Мишиной кровати, поила его чаем, ставила уколы, держала за руку, когда ему было плохо. Ждал не помощи — хотя бы понимания, что мы ещё кому-то нужны. Потому что он нужен мне.
И тогда до меня дошло — мы остались одни. Совсем. Без поддержки, без простого человеческого участия. Мы отдавали последнее. Не доедали, чтобы они могли есть досыта. Не покупали себе одежду, чтобы у них были модные вещи.
Теперь мы — обуза. И самое страшное — не их чёрствость. А осознание, что мы для них — пройденники.
Иногда слышу, как на лестничной площадке смеются соседские внуки. Иногда вижу, как знакомая идёт в сквер с дочерью. И сжимается сердце. Нам этого не дано.
Я перестала звонить. Мы живём с Мишей в нашей маленькой квартире. Готовлю ему мясные тефтели, включаю «Иронию судьбы», сижу рядом, пока он спит. И каждый вечер молюсь об одном — чтобы его не мучили боли.
А дети… Наверное, у них всё хорошо. Мы для этого и жили. Только почему так горько на душе? Почему так одиноко?
Мы с мужем голодали ради их будущего. А теперь тихо глотаем слёзы в пустой квартире.