Как сказать мужу, что я тайком отправила его мать в дом престарелых — и не чувствую угрызений совести
Я не предполагала, что уже через год после свадьбы окажусь перед выбором: либо сойти с ума, либо разрушить семью. Меня зовут Светлана, мне тридцать три, и я всегда считала себя терпеливой и справедливой. Но, видимо, даже у самых стойких наступает момент, когда приходится защищать себя. Сейчас я как раз на этом рубеже.
Когда я познакомилась с Игорем, он казался мне идеалом. Внимательный, заботливый, с отличным юмором. Никогда не жаловался, не говорил о проблемах, всегда улыбался. Мы встречались чуть больше года, он жил то в съёмных квартирах, то в гостиницах. Я думала, просто стесняется показывать свой беспорядок. Как же я заблуждалась…
Свадьбу сыграли скромную — только роспись в ЗАГСе. Игорь сказал, что не любит шумных праздников, да и я была не против. Деньги оказались полезнее. После росписи мы поехали туда, где, как он сказал, «будем жить вместе». И вот тогда начался мой личный семейный кошмар. Потому что в той квартире нас ждала не романтика, а… Галина Сергеевна — свекровь. И это было только начало.
Эта женщина — его мать — ворвалась в нашу жизнь, как призрак из прошлого. Ей уже под семьдесят, но несмотря на возраст, она бодра, проворна и, откровенно говоря, хитра. Носятся по дому, как угорелая, но стоит предложить помощь — сразу хватается за сердце, охает и падает на диван с видом мученицы. Она виртуозно превращает любой разговор в манипуляцию.
Я пыталась поговорить с Игорем. Мол, может, снимем ей отдельное жильё? Он только качал головой: «Ты что? Маме одной нельзя, она старая, боится». А я? А мы? Когда в нашей спальне висит портрет её деда в позе святого, а за стеной она включает «Шансон» на полную громкость и орет «Черный бумер» в шесть утра?
Я терпела. Честно. Два месяца я убирала за ней посуду, сносила, что она рылась в моём шкафу, обсуждала мою одежду, еду и даже… личную жизнь. Как-то я пришла с работы, а она мне так непринуждённо:
— Чего это ты такая вялая? Игорь, наверное, не справляется, да?
У меня отнялся язык.
А потом, листая соцсети, я наткнулась на статью про современные дома престарелых. Пансионаты — светлые, чистые, с врачами, питанием, развлечениями. Там старики не доживают, а живут: поют, танцуют, общаются. Я позвонила, узнала цены — и обомлела. Содержание там выходило примерно как аренда однокомнатной в Питере. Тогда у меня созрел план.
Я ничего не сказала мужу. Просто оформила документы. Свекровь сначала упиралась — но, увидев зелень, бабушек в красивых платьях и вечерние концерты, сдалась. Она даже помолодела — серьёзно, будто крылья за спиной выросли.
А теперь я сижу в опустевшей квартире и не знаю, как сказать Игорю, что его мама уже неделю живёт в пансионате, где её окружают забота, чистота и целая толпа тех, кто не мечтает сбежать на балкон.
С одной стороны — страх. С другой — облегчение. Наконец-то я могу спать ночью, ходить по дому в халате, включать любимую музыку, не боясь услышать, что это «бесовские песни». Я снова могу дышать. Жить.
Сегодня вечером я всё ему скажу. Потому что дальше будет только хуже. Либо он поймёт… либо я пойму, что ошиблась не только в его матери, но и в нём.
