12февраля2025г.,дневник
Я проснулась за минуту до будильника. В комнате ещё полумрак, а за жалюзи просачивался февральский серый свет. Спина будто клякалась от сна, пальцы слегка опухли типичный утренний дискомфорт. Поза на краю кровати, пока голова не успокоилась, потом встала.
На кухне царила тишина. Андрей уже бросился на пробежку привычка последних лет, после того как обнаружил повышенный холестерин. Я включила чайник, достала две чашки, одну оставила в шкафчике он поутрам пьёт лишь воду.
Пока вода кипит, проверила телефон. В семейном чате лишь фото внука от сына, отправленные вчера вечером. Маленький Илья в садике держит в руках картонную ракету. Улыбка всплыла сама собой, согрев меня изнутри: ради этих моментов я терплю пробки, отчёты, бесконечные планёрки.
Работа моя опора уже двадцать восемь лет. Я в отделе кадров районной поликлиники: сначала младший инспектор, потом ведущий специалист. Врачи и медсёстры приходят и уходят, сменяются главврачи, а я остаюсь. Я знаю, у кого какие дети, кто в браке, кому подсказать отпуск по уходу, а кого подгонять за справкой.
Последние годы усложнили всё. Бумаги заменили электронные системы, отчёты умножились, сверху требуют цифры и таблицы. Я ворчу, но осваиваю новые программы, записываю пароли в блокнот, храню аккуратные папки на рабочем столе. Мне нравится ощущать свою нужность: без меня весь этот тихий хаос окончательно развалится.
Налила себе чай, добавила дольку лимона, села у окна. Дворник вьюжит снег к обочине, редкие машины медленно выезжают из двора. Представила себя через десятьпятнадцать лет, наблюдающей тот же двор с балкона, закутанной в тёплый халат. Возможно, рядом будет сидеть постаревший внук, дрожащими ногами спрашивая, почему снег такой серый.
Эта картина живёт в голове давно. Летом её дополняет дача с облупившимся домиком, грядки, где я, ворча, сею укроп, а вечером у мангала спорю с Андреем, сколько соли класть в шашлык. Старость кажется понятной, хоть и не радужной своей.
В дверь щёлкнула, кроссовки прошуршали в коридоре. Андрей вошёл, вдохнул холодный воздух.
Опять чай без сахара? спросил, вытягивая полотенце к шее.
Врач сказал, поменьше сладкого, напомнила я.
Он улыбнулся, наливая себе воду из фильтра. У него уже чуть поседели виски, лицо стало суше, чем было раньше. Когдато меня привлекали его скулы и уверенный взгляд; теперь я замечаю в нём усталость и скрытое раздражение, которое он старается маскировать.
Сегодня задержусь, сказал, глядя в окно. Вечером не жди ужин.
Опять совещание? спросила я. Или курсы английского?
Он поморщился.
Не курсы, а занятия с репетитором.
Ну да, кивнула я. С репетитором.
Он бросил короткий взгляд, но промолчал. В животе сжалось. Последнее время у нас столько полупредложений, недосказанностей; слова, которые не произносятся, тяжелеют в воздухе, как утренний туман.
Я оделась, проверила, закрыто ли окно в спальне, и, привычным жестом, взяла связку ключей. Холодный металл ласкал ладонь. Эти ключи со мной столько лет, что я почти не задумываюсь, как часто перекладываю их из сумки в карман. Дом, машина, дача, почтовый ящик мой маленький набор уверенности.
В маршрутке тесно. Люди молча уткнулись в телефоны, кто зевает, кто тихо ругается изза остановок. Сжала сумку к себе, мысленно планируя день. В обед надо позвонить маме, спросить, как давление. Ей семьдесят три, она живёт в соседнем районе и упорно отказывается переехать ближе к нам.
Я всё знаю, повторяла я себе. В аптеке, в магазине, в поликлинике. Куда мне идти?
Каждый раз кивала и в глубине души ощущала, что понимаю эту сеть: привычные стены, знакомые лица, маршрут до остановки, пройденный на ощупь. От этого зависело чувство, что я всё ещё на своём месте.
В поликлинике пахло хлоркой и лекарствами. На входе охранник кивнул. Коридоры уже были полны пациентов: кто спорил с регистратурой, кто смотрел на часы. Я прошла в свой кабинет, сняла пальто, включила компьютер и пошла за кипятком.
Отдел кадров был тесен: три стола, шкаф с личными делами, старый принтер, который жужжал и заедал бумагу. Молодая коллега, лет тридцати, раскладывала бумаги по папкам.
Доброе утро, бросила она. Слышала новость?
Какую? поставила я кружку на стол и села.
Главврач собирает всех руководителей в десять. Говорят, будет про оптимизацию.
Слово повисло в воздухе, как сквозняк. Внутри всё сжалось. Оптимизация в последние годы означала одно: сокращения.
Может, опять новый отчёт, попыталась отмахнуться.
Может, неуверенно ответила она.
Работа шла полным ходом. Приходили врачи с заявлениями, спрашивали про отпуска. Я механически объясняла, ставила подписи, вбивала данные в систему. Мысли постоянно возвращались к утреннему слову.
В десять меня вызвали в актовый зал с начальником отдела кадров. Там уже сидели заведующие отделениями, старшие медсёстры. Главврач, мужчина лет шестьдесят, подошёл к трибуне, поправил галстук.
Он говорил о реформе, новых стандартах, необходимости «повышения эффективности». Я слушала, как сквозь вату. Затем прозвучало, что штатное расписание будет пересмотрено, часть функций объединят, гдето найдутся «избыточные единицы».
Конкретные решения примут в ближайший месяц, сказал он. Руководителям предоставят списки должностей, подлежащих сокращению.
Слово «должностей» звучало тяжело. Я заметила взгляд начальника отдела кадров, который быстро отвернул глаза.
После собрания я вернулась в кабинет, где коллега уже знала всё новости разлетаются мгновенно.
Думаешь, нас заденет? спросила она, нервно теребя ручку.
Не знаю, ответила я. У нас и так не хватает персонала.
Но если объединят с бухгалтерией не досказала она.
Я вспомнила, как в соседней поликлинике в прошлом году сократили одного кадровика, оставив троих работать вдвоём. «Справятся», тогда сказали.
Я попыталась вернуться к делам, но цифры размывались. Перед обедом я зашла к начальнику отдела кадров.
Можно минутку? спросила, приоткрыв дверь.
Он кивнул, не отрывая взгляд от монитора.
Ты слышал? начала я.
Слышал, коротко ответил он.
Наш отдел запнулась.
Он наконец посмотрел на меня, усталым взглядом.
Наталья, пока ничего конкретного не знаю. Ждём указаний сверху. Как только будет информация, я скажу.
Я кивнула и вышла. В коридоре стало жарко, хотя я была в лёгком свитере. В голове всплыла цифра мой возраст. Пятьдесят. Не сорок, когда ещё можно было пробовать новое. Не тридцать, когда можно было рисковать. Пятьдесят.
Дома я пришла позже обычного. В маршрутке застряла в пробке, глядела в окно, не видя улиц. Мысли крутятся: если меня сократят, где найдёшь работу в моём возрасте? В частную клинику? В колледж? Смею ли я начинать всё сначала, учить новые программы, вливаться в чужой коллектив?
Андрей пришёл около девяти в костюме, который он надевал на важные встречи. Сняв пиджак, он аккуратно повесил его, затем прошёл на кухню.
Ты ужинала? спросил.
Ждала тебя, ответила я. Разогреть суп?
Не надо, я уже поел, сказал, наливая себе чай. У нас сегодня было собрание.
У нас тоже, добавила я. О сокращении.
Он поднял брови.
Тебя?
Пока не знаю. Сказали, штат будут пересматривать.
Он помолчал, потом сказал:
Мне тоже предложили контракт за границей.
Я не сразу поняла.
Где за границей?
В Германии. Филиал нашей компании запускает новый проект. Нужен специалист с опытом. На дватри года.
Я смотрела на него, не чувствуя лица.
Ты согласился? спросила.
Я сказал, что подумаю, ответил. Но, честно, это серьёзный шанс. И по деньгам, и по опыту.
Слова о заработке ударили сильнее всего. Деньги всегда были весомым аргументом: квартира, ремонт, ипотека сына, лекарства маме. Всё это стояло за сухой фразой.
На дватри года, повторила я. И что я буду делать?
Он отвернулся.
Можно обсудить варианты. Ты можешь поехать со мной. Там тоже нужны кадровики. Я узнаю.
Я представила чужой город, непонятную речь, попытки объясниться на языке, который помнила лишь со школьных уроков. Маму, оставшуюся одна, сына с семьёй, внука. И себя в супермаркете под Гамбургом, ищущую сметану на полках с чужими надписями.
Или можешь остаться, продолжил он. Работать здесь, быть с внуком. Дватри года пролетят.
Он говорил уверенно, но в голосе звучала неуверенность. Я заметила, как он сжал пальцы на кружке.
А если не пролетят? тихо спросила. Если ты там останешься?
Он вздохнул.
Я же не собираюсь эмигрировать. Это рабочий контракт.
Рабочий контракт тоже можно продлить, сказала я. Там новые возможности, новые связи. А здесь
Я не досказала. «А здесь» означало всё привычное и тяжёлое: очереди в поликлинике, ремонт дорог, цены в магазинах, новости по телевизору, от которых я давно перестала ждать чегото хорошего.
Мы молчали. В соседней квартире слышался скрип стула.
Давай не сегодня, сказал он наконец. Я тоже устал. Обсудим в выходные.
Я кивнула. Внутри поднималась волна, но я не знала, что это страх, злость или усталость.
Ночью я не могла уснуть. Слышала, как Андрей дышит рядом, как за окном редкие машины проносятся мимо. Мысли прыгали: сокращение, контракт, мама, внук, собственное тело, которое всё чаще напоминало о себе колено, спина, давление.
Утром позвонила сыну. Он ответил в спешке.
Мам, я на планёрке, прошептал. Всё нормально?
Да, ответила я. Позвоню позже.
Не хотела обсуждать всё по телефону, не знала, как сказать: «Твой отец уезжает», «Меня могут уволить». Как это звучит для человека, который только выбирается из долгов?
В поликлинике день был суматошным. В обед начальник отдела кадров позвал меня к себе.
Наталья, начал он, когда я вошла. Ситуация такова: нам пришло новое штатное расписание. Одна позиция в отделе кадров подлежит сокращению.
В груди стало пусто.
Чья? спросила, хотя уже знала.
Формально ведущего специалиста, сказал он, глядя в бумаги. То есть твоя.
Формально? переспросила.
Я могу предложить тебе должность инспектора, сказал он. Это понижение, но без увольнения. Зарплата будет меньше.
Я села, ноги стали ватными.
Насколько меньше?
Он назвал сумму. Я мысленно высчитала: минус пару тысяч рублей, ещё минус. Это означало, что придётся экономить ещё сильнее: меньше помогать сыну, экономить на лекарствах маме.
Второй вариант, продолжил он. Сокращение по правилам. Выплаты, компенсация за три месяца. Можно встать на учёт в центр занятости.
Я кивнула. Слова о центре занятости звучали как чтото далёкое, чужое.
Подумай до конца недели, сказал он. Напишешь заявление, как решишь.
Я вышла из кабинета, долго стояла в коридоре, глядя в окно на заснеженный двор поликлиники. Люди приходили и уходили, машины скорой помощи подъезжали и уезжали. Жизнь шла своим чередом, будто мои новости ничего не значили.
Вечером я зашла к маме. Она сидела на кухне, читала газету в очках.
Ты бледная, заметила она. Давление мерила?
Всё в порядке, ответила я. Просто тяжёлый день.
Я рассказала о сокращении, умолчав про предложение поехать за границу. Мама слушала, морщила лоб.
Понижение ещё не катастрофа, сказала она. Зарплата хуже, но работа есть. В твоём возрасте искать новую работу трудно.
А если я всё же попробую? спросила я. Может найдётся чтото лучше?
Мама вздохнула.
Ты сама решай. Я в свои годы никуда не уезжала. Но времена меняются.
Слово «времена» прозвучало странно. Я подумала, что времена всегда меняются для тех, кто стареет.
По дороге домой я ловила себя на том, как смотрю на дома вдоль дороги и мысленно примеря к ним свою жизнь. Новый жилой комплекс, свет в окнах, детская площадка. Старые пятиэтажки, облупившаяся краска, но деревья во дворе уже большие, как в детстве. Где бы я могла жить, если всё изменЯ решилась открыть новую страницу, приняв всё, что принесёт мне будущее, и с тихой решимостью закрыла дневник на сегодня.
