Ой, слушай, вот история. Про то, что у отца любовница, Аня узнала случайно. Потому что прогуляла школу, чтобы с подругой Дашей к тату-мастеру сходить. В школьной форме в ТЦ не пойдешь, вот и заскочила домой переодеться. Только штанину одну натягивает – ключ в замке поворачивается! Замерла она на одной ноге, думала, воры. А там папа, его голос. Владимир Петрович.
“Сейчас форму возьму и выезжаю”, – говорит. “Не могу же сказать, что был на тренировке, если сумка под кроватью”.
Ага, ошиблась Аня, это не звонок, он голосовое записывал! Потому что дальше женский голос: “Дорогой, я так соскучилась! Скорее приезжай! Я пельмешки твои любимые слепила, пока не остыли! Целую крепко-крепко!” Сначала Аня только голос узнала – тетя Катя. Папина коллега, сестра маминой подруги. Аня ее любила: Катя не была занудой, не делала вид, что знает все лучше, веселилась, не старомодную музыку слушала. И вот именно поэтому смысл слов дошел с запозданием: почему тетя Катя папе голосовые шлет? Папа ключом щелкнул – тишина. Аня рухнула на кровать, проиграла фразу в голове. Да, не показалось. Измена. Что делать? Сказать маме? Нет? Как теперь с папой и Катей?
Не решив, понеслась к Даше – та уж десять сообщений прислала. Ждали они этот поход, подбивали друг дружару подделать мамину подпись на разрешении. Но настроение пропало.
“Ань, че притихла?” – пристает Даша. “Надулась? Татуху хочешь? Давай подпись мамину сляпаем!”
Как же хотелось выговориться, ответственность разделить! Но даже Даше страшно сказать. Вот Аня и сделала вид, что тату в самом деле хочется.
Две недели потом – караул. Учиться не могла, гулять не шла, с Ольгой Сергеевной, мамой, говорила вполоборота, а Владимиру Петровичу хамила. Думала, как быть. Чуть не ляпнула маме раз, да та начала кричать из-за двойки по химии – разругались жутко. Вечером мама зашла с кусочком торта “Картошка”, который Аня обожала:”Извини, рыбка, что накричала. Непедагогично. Я волнуюсь за твои экзамены! Хочется, чтобы у тебя все получилось!”
“Мам, ну хватит!” – Аня отмахнулась. “Сдам я их! Торт мне?”
“Конечно! Миримся? Терпеть не могу ругаться!”
Аня взяла торт, чмокнула маму в щеку. И решила: никогда не сделает ей такую боль. Если даже из-за их глупой ссоры мама страдает, что же будет, если правду узнает? Надо, чтобы не узнала. Никогда.
И превратилась Аня в папину сообщницу. Прикрывала его опоздания, напоминала про общие поводы и мамины просьбы, маму отвлекала, если кто звонил ему. А сама его просьбы игнорировала, грубила, чуть не срывалась, чтобы не выкрикнуть все в лицо.
Потом вроде утихло. Папа стал вовремя домой приходить, Аня экзамены сдала, в десятый перешла. История забылась как кошмарный сон. Да и Миша появился – на два года старше, юрфак, гитара. Гуляли компанией, но все чаще отбивались вдвоем. Как-то загулялись до фонтана, время пролетело. Тишком прокралась домой. “Фух, пронесло”, – подумала.
“Аня?” Не пронесло.
Дверь приоткрылась – мама. “Уж больно поздно”.
Аня ждала грома, но Ольга Сергеевна даже внимания не обратила, спросила спокойно: “Простите, с Дашей заговорились. Мам, ты как? Все в порядке?” Даже впотьмах видно – глаза красные, плакала.
“Нормально. Скажи, вы с папой в ювелирном ничего не покупали? Так… вдруг…”
Какое-то чутье подсказало Ане не торопиться. “В ювелирном?”
“Чек на сережки попался…”
“Ах, ну да!” – выпалила Аня. “Прости, забыла сказать – папу попросила денег на подарок Дашке. У нее же ДР! Хотелось чего-то особенного, ушки проколола! Дорого? Извини”.
Мамино лицо просветлело. “Да что ты! Ничего! Умничка, что о датах помнишь, вся в папу!”
Врать маме было так гадко, что Аня решила завязать. Поговорить с папой? Жуть. А вот с тетей Катей… Справится. Что скажет? Не знала. Решила: будет как будет.
Папа с Катей в одной редакции – он корреспондент, она главред. Раньше папа брал Аню
Собрав волю в кулак, она шагнула навстречу хлесткому осеннему дождю, и холодные капли на свежей татуировке казались единственным, что ещё способно что-то чувствовать.
