Оглушающий луч солнца пробился сквозь занавески, высветив напряжённые лица за кухонным столом, но даже его тепло не смогло растопить лёд, повисший в просторной горнице.
— Мы с Дашей хотим пожить тут годик-другой, — Дмитрий говорит твёрдо, но в голосе дрожь. — Скопим на свою хату.
Дарья, сидя рядом, теребит край домотканой скатерти. Напротив них — Анна Степановна, мать Дмитрия, замерла с хлебным ножом, будто собиралась разрубить не каравай, а саму мысль об этом. Отец, Пётр Васильевич, молча потягивал чай, смотря куда угодно, только не на сына.
— Пожить? — Анна Степановна медленно кладёт нож. — С этой… твоей женой?
— Да, мам, с женой, — Дмитрий подчёркивает последнее слово. — Надоело по чужим углам скитаться. Временно, пока на ипотеку не соберём.
— Место есть, — неожиданно вступает Пётр Васильевич, отодвигая чашку. — Две горницы пустуют. Чем не помочь детям?
Анна Степановна бросает на мужа взгляд, полный укора:
— А меня кто спросил? Я должна терпеть чужую бабу в своём доме?
— Даша не чужая, — Дмитрий чувствует, как в груди закипает злость. — Она мне семья.
— Семья! — фыркает мать. — Увлечение, Димка. Я её насквозь вижу. Думаешь, любит? Ей наша квартира нужна, твои деньги, твоя доля!
Дмитрий стискивает кулаки. Этот разговор уже был — много раз. С самой первой встречи с Дашей мать её возненавидела — сразу, без причин. Может, потому, что Даша нарушила привычный порядок, где Дмитрий был под полной пятой матери.
— Мам, — Дмитрий старается говорить ровно, — треть избы моя. По дедову завещанию. Имею право тут жить.
Анна Степановна бледнеет:
— Угрожаешь? Родной матери? Это она тебя научила, да? Шантажировать!
— Хватит, Анюта, — повышает голос Пётр Васильевич. — Дима прав. Это и его дом.
— Тогда пусть живёт в своей трети! — Анна Степановна вскакивает. — В чулане! Или на сеноваре!
Дмитрий медленно поднимается, терпение лопнуло:
— Ладно. Раз по-хорошему не выходит — продам свою долю. И найду таких соседей, что затоскуешь. Как думаешь, весело будет с любителями гармони до утра? Или со сборщиками гадюк?
— Не посмеешь, — шипит Анна Степановна.
— Неделя на раздумье, — Дмитрий идёт к двери. — Потом звонок маклеру.
В сенях он останавливается, стараясь унять дрожь в руках. Никогда раньше он так не бросал вызов матери. Но ради Даши, ради их будущего — он готов на всё.
Вернувшись на съёмную квартиру, Дмитрий видит тревогу в Дашиных глазах.
— Как прошло? — спрашивает она, уже зная ответ по его лицу.
— Как всегда, — он устало плюхается на лавку. — Батя за нас, мать против. Но дал понять: либо мы там живём, либо долю продам.
Даша хмурится:
— Митя, может, не надо? Мы как-нибудь…
— Нет, — рубанул он. — Я не отступлю. Она должна тебя принять.
Неделя прошла в молчании. На восьмой день Дмитрий звонит маклеру:
— Продаю треть избы. Быстро и дёшево.
Через три дня в родительский дом являются первые «покупатели» — двое с татухами и перегаром. Пётр Васильевич встречает их радушно:
— Заходите, гости дорогие! Доля в хорошей избе, центр села!
— А где наша треть-то будет? — бурчит один, озирая горницу. — Спать где? В сенях?
— Это уж по закону, — подмигивает Пётр Васильевич. — Вся изба в совладении.
Анна Степановна, услышав шум, выходит из спальни:
— Это ещё кто такие? — голос дрожит от злости.
— Покупатели, матушка, — спокойно отвечает муж. — Интересуются Димочкиной долей.
— Вон! — кричит она. — Никого тут не будет!
На следующий день приходят другие — парочка с видом чудиков, рассказывают про коллекцию тропических жуков. Анна Степановна бледнеет, услышав про «безобидных пауков с кулак». Третья пара оказалась хуже: мужик, представившийся любителем ночных гуляний с балалайкой.
На четвёртый день Анна Степановна не выдерживает и звонит сыну:
— Ты что, правда хочешь продать избу каким-то уродам?
— Предупреждал, — холодно отвечает Дмитрий. — Шанс был.
— Ладно, — выдавливает она. — Пусть твоя Даша приезжает. Но у меня условия!
Вечером Дмитрий приходит один, без Даши — не хочет, чтобы она снова терпела унижения.
— Говори свои условия, — смотрит матери в глаза.
— Никаких её вещей в горнице, — начинает Анна Степановна. — Готовит — убирает. И гостей никаких!
— А теперь мои, — Дмитрий скрещивает руки. — Мы с Дашей берём спальню и светёлку. Пользуемся всем домом наравне. И главное — никаких оскорблений. Одно слово — продам. Без разговоров.
Анна Степановна стискивает зубы, но кивает:
— Ладно. Но временно.
Переезд случился через неделю. Даша с Дмитрием привезли лишь самое необходимое. Пётр Васильевич помогает внести узлы:
— Вот ваша горница. Устраивайтесь.
— Спасибо, батя, — Дмитрий обнимает отца.
Анна Степановна стоит в стороне, скрестив руки. Даша пытается заговорить:
— Здравствуйте, Анна Степановна. Спасибо, что приняли.
— Не за что, — бросает та и уходит в куть.
С первых дней начинается тихая война. Анна Степановна избегает Даши, передаёт всё через Дмитрия или мужа. Прячет посуду, включает пылесос на рассвете, демонстративно проверяет, убрала ли Даша после готовки.
Даша терпит. Она берёт на себя всю работу по дому, надеясь заслужить каплю уважения. Но однажды находит свой блокнот с рецептами в помойке. В другой раз её крем для лица выдавлен в умывальник.
— Она ненавидит меня, — признаётся Даша Дмитрию через два месяца. — Может, уйдём?
— Нет, — отвечает он. — Не сдадимся. Я поговорю.
Разговор тяжёлый. Дмитрий напоминает матери про угрозу продажи. Анна Степановна вспыхивает:
— Чужим стал, Димка! Шантажируешь из-за этой девки!
— Не шантаПрошли годы, и когда в их доме наконец раздался смех внуков, даже Анна Степановна не смогла удержаться от улыбки, протягивая Даше старый семейный альбом со словами: «Допишем нашу историю вместе».