Право выбора: Ваша судьба в руках!

Марфа просыпается за минуту до будильника. В комнате ещё темно, но за шторой пробивается февральский серый свет. Спина ноет от сна, пальцы слегка опухли, как обычно утром. Она садится на край кровати, ждёт, пока кружится голова, потом встаёт.

На кухне тихо. Алексей уже вышел на утреннюю пробежку, как делает уже несколько лет после того, как сдал анализы и испугался холестерина. Марфа включает чайник, достаёт из шкафа две чашки, одну убирает он по утрам всё равно пьёт только воду.

Пока вода закипает, она проверяет телефон. В семейном чате ничего нового, только фотографии внука от сына, присланные вечером. Малыш в детском саду держит в руках картонную ракету. Марфа машинально улыбается, внутри поднимается знакомое тёплое чувство: ради него она терпит московские пробки, отчёты, бесконечные планёрки.

Работа держит её уже двадцать восемь лет. Отдел кадров в районной поликлинике: сначала младший инспектор, потом ведущий специалист. Лица врачей и медсестёр меняются, приходят и уходят главврачи, а она остаётся. Она знает, у кого какие дети, кто в каком браке, кому подсказать, как оформить отпуск по уходу, а кого вовремя подтолкнуть, чтобы он принёс справку.

В последние годы всё тяжелеет. Бумаги заменяют электронные системы, отчёты множатся, сверху требуют цифры и таблицы. Марфа ворчит, но осваивает программы, записывает пароли в блокнот, хранит аккуратные папки на рабочем столе. Ей нравится ощущать, что она нужна, что без неё весь тихий хаос окончательно развалится.

Она наливает себе чай, кладёт ломтик лимона и садится у окна. Во дворе дворник собирает снег к обочине, редкие машины выезжают из подъезда. Марфа представляет, как через десятьпятнадцать лет будет смотреть тот же двор с балкона, укутанная в тёплый халат, рядом сидит постаревший внук, толкает ногой снег и спрашивает, почему он такой серый.

Эта картина живёт в её голове давно. Летом к ней добавляется дача с облупившимся домиком, грядки, где она, ворча, сеет укроп, а вечером сидит у мангала и спорит с Алексеем, сколько соли класть в шашлык. Старость кажется понятной, хоть и не слишком радостной. Своей.

В коридоре щёлкает входная дверь, шуршат кроссовки. Алексей заходит на кухню, вдыхая свежий воздух.

Опять чай без сахара? спрашивает он, вытирая шею полотенцем.

Врач сказал, поменьше сладкого, напоминает Марфа.

Он улыбается, наливает себе воду из фильтра. Его виски слегка поседели, лицо стало более сухим; когдато ей нравились его резкие скулы и уверенный взгляд. Сейчас он выглядит усталым, в глазах прячется раздражение, которое он старается скрыть.

Сегодня задержусь, говорит он, глядя в окно. Вечером не жди ужин.

Опять совещание? спрашивает она. Или курсы английского?

Он морщится.

Не курсы, а занятия с преподавателем.

Ну да, кивает Марфа. С преподавателем.

Он бросает на неё короткий взгляд и молчит. У Марфы в животе сжимается тревога. В последнее время у них полно полупредложений, недосказанностей; слова, которые они не произносят, тяжелеют в воздухе.

Она одевается, проверяет, закрыто ли окно в спальне, и, взяв привычной жестом связку ключей, ощущает холодный металл. Эти ключи с ней столько лет, что она почти не задумывается, сколько раз переносит их из сумки в карман и обратно от квартиры, машины, дачи, почтового ящика. Маленький набор уверенности.

В маршрутке тесно. Люди молча уткнулись в телефоны, кто зевает, кто тихо ругается изза остановок. Марфа прижимает сумку к себе и думает о предстоящем дне. В обед нужно позвонить маме, спросить, как давление. Мамочка семьдесят три, живёт в соседнем районе и упорно отказывается переезжать ближе к сыну.

Я всё знаю, повторяет она. В аптеке, в магазине, в поликлинике. Куда я поеду?

Она кивнула, понимая, что привычные стены, знакомые лица, маршрут до остановки всё это даёт ей чувство, что она ещё на своём месте.

В поликлинике пахнет хлоркой и лекарствами. На входе охранник кивнул. В коридоре уже толпятся пациенты, кто спорит с регистратурой, кто смотрит на часы. Марфа заходит в свой кабинет, снимает пальто, включает компьютер и идёт за кипятком.

В отделе кадров тесно: три стола, шкаф с личными делами, старый принтер, который захлебывается бумагой. Коллега, молодая женщина лет тридцати, раскидывает по папкам документы.

Утро, бросает она. Слышала новость?

Что за новость? ставит кружку на стол и садится.

Главврач собирает всех руководителей отделов в десять. Говорят, будет чтото про оптимизацию.

Слово висит, как сквозняк. У Марфы внутри всё сжимается: оптимизация в последние годы означала одно сокращения.

Может, опять отчёт новый, пытается отмахнуться она.

Может, неуверенно отвечает коллега.

Работа крутится. Приходят врачи, приносят заявления, спрашивают про отпуска. Марфа механически объясняет, ставит подписи, вводит данные в систему. Мысли постоянно возвращаются к утреннему слову.

В десять её вызывают в актовый зал с начальником отдела кадров. Там уже сидят заведующие отделениями, старшие медсёстры. Главврач, мужчина лет шестьдесят, подходит к трибуне, поправляет галстук.

Он говорит про реформу, новые стандарты, необходимость «повышения эффективности». Марфа слушает, как сквозь вату. Затем заявляют, что штатное расписание пересмотрят, часть функций объединят, гденибудь есть «избыточные единицы».

Конкретные решения примут в ближайший месяц, говорит главный врач. Руководители получат списки должностей, подлежащих сокращению.

Слово «должностей» тяжело. Марфа ловит взгляд начальника отдела, тот быстро отводит глаза.

После собрания коллега уже знает всё новости разлетаются мгновенно.

Думаешь, нас заденут? спрашивает она, теребя ручку.

Не знаю, отвечает Марфа. У нас и так не хватает людей.

Но если объединят с бухгалтерией не досказывает коллега.

Марфа вспоминает, как в соседней поликлинике год назад сократили одного кадровика, оставив троих работать вдвоём. «Справятся», сказали тогда.

Она пытается вернуться к работе, но цифры расплываются. Перед обедом заходит к начальнику отдела.

Можно минутку? просит она, приоткрыв дверь.

Он кивает, не отрывая глаз от монитора.

Ты слышал? начинает Марфа.

Слышал, коротко отвечает он.

Наш отдел запинается она.

Он наконец смотрит на неё, усталым взглядом.

Марфа, пока ничего конкретного не знаю. Ждём распоряжения сверху. Как будет информация, я скажу.

Она кивает и уходит. В коридоре ей становится жарко, хотя на ней только тонкий свитер. В голове всплывает цифра её возраст. Пятьдесят. Не сорок, когда можно было пробовать новое. Не тридцать, когда можно было рисковать. Пятьдесят.

Дома она приходит позже обычного: в маршрутке застряла в пробке, всё время смотрела в окно, не видя улиц. Мысли крутятся: если её сократят, какую работу найдёт? Кто возьмёт в кадровый отдел женщину её возраста, пусть и с опытом? Частную клинику? Колледж? И захочет ли она начинать всё сначала, учить новые программы, вливаться в чужие коллективы?

Алексей приходит около девяти в костюме, который он надевает на важные встречи. Он снимает пиджак, аккуратно вешает его, затем идёт на кухню.

Ты ужинала? спрашивает он.

Ждала тебя, отвечает Марфа. Разогреть суп?

Не надо, я поел, говорит он и наливает себе чай. У нас сегодня было собрание.

У нас тоже, отвечает она. Про сокращение.

Он поднимает брови.

Тебя?

Пока не знаю. Сказали, штат будут пересматривать.

Он молчит, потом садится напротив.

У меня тоже новости, говорит он. Предложили контракт за границей.

Где за границей? интересуется Марфа.

В Германии. Филиал компании запускает новый проект, нужен человек с опытом на дватри года.

Марфа смотрит на него, не чувствуя лица.

Ты согласился? спрашивает она.

Я сказал, что подумаю, отвечает он. Но, честно, это серьёзный шанс, и по деньгам, и по опыту.

Слова о зарплате бьют сильнее всего. Деньги всегда были аргументом, который трудно опровергнуть: квартира, ремонт, помощь сыну с ипотекой, лекарства для мамы. Всё это стоит за сухой фразой.

На дватри года, повторяет Марфа. И что я буду делать эти дватри года?

Он отвёл взгляд.

Можно обсудить варианты. Ты можешь поехать со мной. Там тоже нужны специалисты по кадрам. Я узнаю.

Она представляет чужой город, непонятную речь, попытки объясниться на языке, который помнит лишь со школьных уроков. Представляет маму, остающуюся одна, сына с семьёй, внука. И себя в супермаркете под Гамбургом, ищущую сметану на полках с чужими надписями.

Или можешь остаться, продолжает он. Работать здесь, быть с внуком. Дватри года пройдут.

Он говорит уверенно, но в голосе слышен сомнения. Марфа замечает, как он сжимает пальцы на кружке.

А если не пролетят? тихо спрашивает она. Если ты там останешься?

Он вздыхает.

Я же не собираюсь эмигрировать. Это рабочий контракт.

Рабочий контракт тоже можно продлить, замечает она. Там новые возможности, новые связи. А здесь

Она не заканчивает. «А здесь» значит всё привычное и тяжёлое: очереди в поликлинике, вечные ремонты дорог, цены в магазинах, новости по телевизору, от которых давно не ждёшь чегото хорошего.

Они молчат. В тишине слышен стук стула в соседней квартире.

Давай не сегодня, говорит он наконец. Я тоже устал. Обсудим в выходные.

Марфа кивает. Внутри поднимается волна, но она не знает, страх это, злость или усталость.

Ночью она не может уснуть, слушает, как Алексей дышит рядом, как за окном проезжают редкие машины. Мысли скачут: сокращение, контракт, мама, внук, собственное тело, которое всё чаще напоминает о себе то коленом, то спиной, то давлением.

Утром она звонит сыну.

Мам, я на планёрке, шёпотом отвечает он. Всё нормально?

Да, отвечает Марфа. Перезвоню позже.

Она не хочет говорить о проблемах, не знает, что сказать. «Твой отец собирается уехать»? «Меня могут уволить»? Как это прозвучит для человека, который только вылезает из долгов?

В поликлинике день суматошный. В обед начальник отдела кадров зовёт её к себе.

Марфа, начинает он, когда она входит. Ситуация такова: нам спустили новое штатное расписание. Одна ставка в отделе кадров подлежит сокращению.

У неё в груди пусто.

Чья? спрашивает она, хотя уже знает.

Формально ведущего специалиста, говорит он, глядя в бумаги. То есть твоя.

Формально? переспросила она.

Я могу предложить тебе должность инспектора, говорит он. Понижение, но без увольнения. Зарплата будет меньше.

Она садится, ноги ватные.

Насколько меньше?

Он называют сумму. Марфа мысленно считает: минус несколько тысяч рублей, еще минус. Это значит, что придётся экономить сильнее: меньше помогать сыну, выбирать лекарства для мамы, откладывать.

Второй вариант, продолжает он. Сокращение по правилам. Выплаты, компенсация за три месяца. Можешь встать на учёт в центр занятости.

Она кивает. Слова о центре занятости звучат чуждо.

Подумай до конца недели, говорит он. Напишешь заявление, как решишь.

Она выходит в коридор, где стоит жарко, хотя на ней лишь тонкий свитер. В голове всплывает цифра её возраст: пятьдесят. Не сорок, когда ещё можно было рисковать. Не тридцать, когда всё только начиналось. Пятьдесят.