Потерянная душа: разбитое сердце матери
Моя кровинка, когда-то такая родная и близкая, стала мне чужой. В нашем тихом городке на берегу Камы я, Людмила, с горечью наблюдаю, как она растворяется в муже, теряя себя. Её слепое повиновение его воле разрывает мне душу, а отказ приехать на пятидесятилетие отца стал последней каплей. Теперь передо мной мучительный вопрос: как спасти дочь от самой себя — или уже поздно?
Антонина, наша единственная дочь, всегда была нашей отрадой. Мы с мужем, Геннадием, души в ней не чаяли, ни в чём не отказывали. Она с отличием окончила институт, и в подарок мы отправили её в Турцию. Там, на отдыхе, она познакомилась с Артёмом, парнем из Самары. Я всегда недолюбливала большие города — люди там слишком самоуверенные, напористые. Но Артём казался надёжным: открыл в нашем городке магазин спортивного инвентаря, трудился не покладая рук. Мы надеялись, что Тоня будет с ним счастлива.
После свадьбы они переехали в квартиру, доставшуюся Геннадию от бабушки. Сначала всё шло хорошо. Артём жил спортом, пропадал в зале, и Антонина, казалось, разделяла его увлечения. Но вскоре я заметила перемены. Она попросила не звонить по вечерам: «Мама, мы с Артёмом хотим проводить время вдвоём». Я согласилась, думая, что это её желание. Позже поняла — это было его условие. Тоня стала навещать нас только днём, без мужа, потому что вечера принадлежали ему.
Потом я увидела, как она резко похудела. «Доченька, что с тобой? Ты как тень!» — испугалась я. «Мы с Артёмом перешли на правильное питание, — прошептала она. — Он хочет, чтобы я ела то же, что и он». Меня охватил ужас: «Ты же хочешь детей! К чему эти диеты? Ешь как следует!» Но Тоня лишь нахмурилась и замолчала. Её глаза потухли, щёки ввалились, а я чувствовала, как теряю её.
В следующий раз она пришла с нарощенными ресницами и губами, наполненными гиалуроновой кислотой. «Артёму нравится», — бросила она, не глядя на меня. Она выглядела чужой, словно манекен, но молчала, когда я пыталась говорить об этом. На день рождения я подарила ей мультиварку, надеясь облегчить быт. Тоня поблагодарила, но попросила оставить подарок у нас. Через неделю я принесла его к ним. Артём, увидев, вспылил: «Что за глупость? Хотите, чтобы Тоня обленилась? Нам это не нужно!» Она умоляюще смотрела на меня: «Мама, забери, пожалуйста, а то будет ссора». Я ушла, но за дверью услышала, как она оправдывается перед мужем. Кровь ударила мне в виски: за что она просит прощения?
Я старалась не лезть, боясь оттолкнуть дочь. Но её покорность становилась страшной. Она отказывалась от любимых пирогов, бросила танцы, избегала нас. Всё, что не нравилось Артёму, исчезало из её жизни. Моя Тоня, весёлая и живая, таяла на глазах, растворяясь в его тени. Но я молчала, надеясь, что она очнётся сама.
На днях у Геннадия был юбилей — 55 лет. Мы сняли дачу на озере, позвали родню. Тоню и Артёма, конечно, тоже. Они обещали приехать, и Гена весь светился, ждал дочь. Но за два дня до праздника раздался звонок: «Мама, мы не приедем». Я онемела: «Почему? Что случилось?» — «Просто не хотим срывать режим питания». Я уговаривала: «Хотя бы на час загляните, папа так ждёт!» Но она холодно ответила: «Нет, не поедем сто вёрст ради этого. Поздравлю по телефону, подарок передадим».
Меня затрясло от обиды. «Ты даже на день не можешь оставить мужа? Приезжай одна, ты же наша дочь!» — кричала я. «Не могу, прости», — бросила она и положила трубку. Геннадий, узнав, побледнел. Глаза его потемнели, но он молчал. А я не выдержала и набрала номер снова, выкрикивая: «Как ты могла предать отца? Ты во всём слушаешься Артёма — губы, диеты, а теперь из-за него пренебрегла юбилеем! Ты теряешь себя!» Она оборвала звонок, и с тех пор мы не разговариваем.
Каждую ночь я вижу во сне свою девочку — ту, что была раньше. Антонина, моя умница, моя радость, стала призраком, тенью мужа. Её отказ — не просто обида, это нож в спину. Я не знаю, как достучаться. Как объяснить, что она губит себя, растворяясь в человеке, который ломает её волю? Боюсь, если не действовать, потеряю её навсегда. Но если начну бороться — она может отгородиться ещё сильнее.
Сижу в тишине, гляжу на фото — Тоня смеётся, живая, настоящая. Сердце рвётся между яростью и отчаянием. Хочу спасти её, но не знаю как. Может, она должна сама понять? Или мне нужно воевать за неё, даже если это разобьёт мне сердце? Что делать, когда твоя кровь предаёт семью ради мужа, который стирает её личность? Ответа нет. Но я знаю: не сдамся. Даже если эта битва станет последней.
