Тогда, в старой пятиэтажке на тихой улочке Твери, где стены были тонкими, словно листы бумаги, а каждое соседское чиханье отзывалось в холодных батареях, жил я Олег Петрович. Я давно перестал реагировать на хлопки дверей, на перестановки мебели соседей и даже не слышал, как гдето внизу у пенсионерки гремит телевизор.
Но шум, который громил сосед сверху Алексей Смирнов, доводил меня до предела и заставлял кидать клятвы в потолок. Каждую субботу этот «негодяй» без малейшего стеснения включал дрель, а иногда перфоратор, то в девять утра, то в одиннадцать. Всегда в выходной, всегда в тот момент, когда хотелось отоспаться.
Сначала я, человек мирный, пытался отнестись к этому спокойно: «Наверно, ремонт затянулся пойму», ворочался в постели и прятал голову под подушку. Но недели текли, а звуки перфоратора будили меня снова и снова. То короткими порциями, то долгими гудками казалось, сосед начинает чтото делать, бросает, а потом снова берётся за дело.
Иногда эти невыносимые звуки появлялись не только утром, но и в середине недели, около семи вечера, когда я возвращался с работы, мечтая о тишине. Каждый раз хотелось зайти к Алексею и выплеснуть всё, что душой говоришь, но усталость, лень и страх конфликта удерживали меня.
Однажды, когда дрель опять зазвенела над головой, я не выдержал и бросился наверх. Стучал, звоню в ответ лишь грохот перфоратора, отдававшийся в череп. Когданибудь я! вырвалось у меня, но я не смог закончить мысль. В голове крутились фантазии: от отключения электроэнергии в подъезде до вызова участкового, от жалобы в управляющую компанию до того, как забить вентиляцию пеной.
Я представлял, как Алексей вдруг осознаёт, что надоел всем, приходит извиняться, переезжает хотя бы чтото изменилось, лишь бы перестал сверлить. Этот звук стал для меня символом несправедливости. Я всё время думал: «Если бы ктонибудь в подъезде возмутился, всё бы закончилось». А люди сидели в своих норам, ни в чём не вмешиваясь.
И тогда случилось то, чего я не ожидал
В одну субботу я проснулся не от шума, а от полной тишины. Долго лежал, прислушиваясь, когда же снова завизжит тот проклятый аппарат. Тишина была густой, почти осязаемой. Сломался! мелькнула в голове радость, или этот монстр уехал?!
День прошёл в ощущении свободы. Пылесос звучал едва слышно, чайник почти ласково шипел, телевизор не дребезжал в потолке. Я сидел на диване и ловил себя на улыбке, широкой, как ребёнок.
Воскресенье тоже было тихо. И понедельник, вторник, среда. Шум будто вырезали из моей жизни Тишина сверху держалась почти неделю. Я перестал списывать её на ремонт, отпуск или случайность. В этой паузе было чтото неестественное, тревожное резкий контраст после месяцев постоянного гудения.
Я долго стоял у двери Алексея, собираясь с духом, пытаясь понять, зачем мне это нужно: проверить, всё ли в порядке, или убедиться, что я не выдумываю? Я нажал кнопку звонка. Дверь открылась почти сразу, и я сразу понял: чтото случилось.
На пороге стояла беременная женщина, лицо бледное, веки отёкшие. Я видел её лишь пару раз в коридоре, но теперь она выглядела старше, будто годы прошли в один миг.
Вы жена Алексея? спросил я осторожно.
Она кивнула.
Чтото случилось? Я давно не слышал
Слова застряли в горле: как сказать, что пришёл изза тишины? Женщина отступила на шаг, пропуская меня внутрь, и вдруг произнесла тихо:
Леши больше нет.
Понадобилось несколько секунд, чтобы понять смысл. Как когда? спросил я.
В прошлую субботу, рано утром, она смахнула слёзку. Понимаете, этот бесконечный ремонт он так уставал. Работал только в выходные, в будни времени не было. В тот день встал раньше меня, хотел закончить детскую кроватку. Поспешил, боялся не успеть
Она указала рукой вглубь квартиры. У стены стояла аккуратно распакованная половина детской кроватки: инструкция, упаковки с крепёжами, детали, разбросанные на полу.
Он просто упал, прошептала она. Сердце. Я даже не успела проснуться.
Я стоял, будто врос в пол. Слова медленно, тяжело опускались в сознание.
Шум тот самый, что так меня бесил, будил по субботам! Я столько раз клял его вместе с тем, кто его делал! Я опустил глаза, и взгляд упал на коробку с деталями кроватки: мелкие винты, шестигранники, наклейки с номерами. Всё было расставлено аккуратно, как у тех, кто действительно хочет создать чтото важное.
Может, вам чтото нужно? спросил я тихо, но она покачала головой:
Спасибо. Ничего
Я ушёл почти на цыпочках, будто ухожу от чужой боли. Спускаясь по лестнице, держался за перила, каждый шаг отзывался тупым чувством вины, которое не имело формы, но жгло изнутри.
Дома я поднял глаза к потолку. Тишина была плотной, словно укор в сердце. Возможно, я ненавидел Алексея лишь потому, что он мешал мне спать? Я проклинал его, превратив в шум, в неудобство. А теперь его нет. Остаётся женщина, которая его оплакивает, и ребёнок, который будет рожён без отца, и недостроенную кроватку, которую он так хотел собрать.
Нужно будет зайти к её, подумал я, помочь. Вряд ли она сделает это сама
Вечером, когда мысли успокоились, я вновь взглянул на потолок. Тишина всё ещё висела, мертвая. Я долго сидел в полутёмной кухне и вдруг понял, что сегодня спать не смогу. Я поднялся наверх, позвонил. Дверь открылась, женщина удивлённо приподняла брови я, конечно, её не ожидала.
Я, слегка смущённый, тихо сказал:
Послушайте Мы едва знакомы, но если позволите я могу собрать эту кроватку. Он хотел, чтобы она была готова. И если можно, я бы хотел помочь.
Она молчала, лишь долго смотрела, пытаясь понять смысл моих слов. Затем медленно кивнула.
Проходите.
Я вошёл, осторожно переступая через коробки с деталями, и работал долго, не произнося ни слова. Женщина сидела на диване, гладя живот, иногда тихо всхлипывала, стараясь не мешать. Когда я прикрутил последний винт и поправил спинку, в комнате стало иначе, словно разрядилось напряжение.
Она подошла ближе и провела ладонью по гладкой деревянной перекладине.
Спасибо, прошептала она. Вы даже не представляете, насколько это важно.
Я лишь кивнул, не зная, что ответить. Выходя, я ощутил, что впервые за длительное время сделал чтото понастоящему хорошее, и почувствовал, что, возможно, ещё вернусь в этот дом, где когдато грохотал перфоратор, а теперь слышен лишь шёпот новой жизни.
