В том же самом сквере, что на Сущёвской, ещё летом было шумно: ребятишки уплетали мороженое, спорили о новых играх, смеялись до хрипа. Осенью сюда заглядывали рабочие в потрёпанных оранжевых жилетах — перехватить пирожок, обсудить, кто с работы ушёл, кто женился, кто просто устал. А теперь — февраль. Холодный, серый, безмолвный. На скамейке ни души. Только Светлана. Закуталась в шарф, как в кокон, будто пыталась спрятаться от всего мира.
Ветер срывал с берёз последние замёрзшие листья, свистел в ушах, пробирался под пальто. Но она не шевелилась. Сидела, уставившись в асфальт. Как будто там, под коркой льда и снега, был ответ. Или хотя бы передышка.
Рядом на сиденье — пустой стаканчик от йогурта. Завтрак, проглоченный машинально, без вкуса, без мысли. До приёма у врача оставалось полчаса. Идти не хотелось. Возвращаться домой — тем более. Идти было некуда. Хотелось просто сидеть. Чтобы никто не трогал. Не спрашивал. Не смотрел.
Вчера в поликлинике сказали: «Ничего страшного. Нервы. Переутомилась. Отдохни». Доктор говорил рассеянно. Медсестра перебирала бумаги. А Света сидела, кивала. Как всегда. Как дома, как на работе. И вышла, не зная, куда теперь. Она чувствовала, что жизнь идёт мимо. Будто смотрит на неё через толстое стекло — видно, а дотронуться нельзя.
Каждое утро начиналось с кома в горле и желания раствориться. Не умереть. Именно — исчезнуть. Стать невидимой в метро, в магазине, в школьных коридорах. Чтобы никто не спрашивал: «Где пропадаешь?», «Что молчишь?», «Ты чего такая бледная?»
Дома — сын-подросток. Разговоры сводились к двум фразам: «Поел?» — «Угу». Муж — молчал. Молчал так, что между ними будто выросла стена. Глухая, непроницаемая. Даже взгляд не пробьётся. Они не ссорились. Просто — остановились. Как будто любовь выцвела, и осталась лишь пустота.
Работа — бухгалтерия в обычной школе. Тишина. Вроде бы плюс. Но в этой тишине хотелось закричать. На весь мир. До хрипоты. До боли.
Кто-то сел рядом. Пожилой мужчина. Не спросил. Просто пристроился. Потрёпанная дублёнка, вязаная шапка. В руках — мятая газета, сложенная вчетверо. Развернул её, ворча себе под нос, будто спорил с ветром. Покашлял:
— Продувает сегодня. До самых костей.
Света едва кивнула. Не глядя. Ветер был и правда ледяной — но дело было не в нём.
Прошло несколько минут.
— А вы чего такая… — он запнулся, — будто не здесь вовсе?
Она усмехнулась. Впервые за два дня.
— Я… здесь. Просто не с кем поговорить.
— Понятно, — кивнул он. — Знакомо. После смерти жены было то же. Вроде всё вокруг есть, а никого. Потом прошло. То ли к псу привык, то ли сердце остыло. А может, научился с собой разговаривать. А сидя на лавочке — проще.
Она повернула голову.
— А давно вы один?
— Лет восемь. Сначала считал. Потом бросил. Помню только её день рождения. Свой — забыл.
Светлана разглядывала его. Обычное лицо. Морщины у глаз. Взгляд — тёплый. Неброский. Человеческий. Как старый плед — неказистый, но свой.
— А вы кого здесь ждёте?
Он улыбнулся слегка.
— Никого. Тут стены не давят. А дома — давят. А здесь… воздух, люди, кто-то с собакой проходит, кто-то семечки лущит. Порой вот так кто-то присядет. Поболтаем. Или помолчим. Тоже разговор. Если молчать правильно.
Они замолчали. Но уже не глухо. Просто — были рядом. Минут десять никто не шевелился. Деревья скрипели на ветру, кто-то пробежал мимо, вдали тявкнул пёс. И Света почувствовала: внутри что-то дрогнуло. Не боль. Не облегчение. Просто — жизнь. Как трещинка во льду, незаметная, пока не присмотришься. А теперь — вот она.
— Я подумала сейчас, — тихо сказала она, — иногда не врач нужен. А просто кто-то. Кто посидит рядом. Не лезет с расспросами. Не ждёт объяснений. Просто есть.
Старик ничего не ответил. Он просто разгладил газету на коленях. Медленно, ладонью. Будто успокаивал. В его молчании было не равнодушие — понимание.
Она так и не пошла на приём. Сидела. До самого автобуса. Потом он поднялся, слегка кивнул и ушёл. Не оглядываясь. Медленно, немного сгорбившись. А она осталась.
Но уже не та.
Иногда всё, что нужно — это кто-то. Не родной. Не навсегда. Просто человек, который сядет рядом и не даст тебе пропасть в собственной тишине. Кто заметит тебя, не осудит, не станет мучить вопросами. Просто будет. Здесь.
Иногда этого — достаточно.
