На пороге квартиры Анны Сергеевны замерла настоящая «серая мышка»: поношенные джинсы, выцветшая кофта, потёртые кеды. В руках — скромная сумка из дешёвого магазина. Светлые волосы собраны в небрежный хвост, лицо без косметики. Лишь глаза выделялись — огромные, васильковые, словно два озера.
Пристально разглядев гостью, Анна буркнула: «Заходи!»
— Свет не жечь, воду экономить, порядок — святое! Гостей — ни-ни! Понятно?
Девушка кивнула: «Хорошо».
«Смирная, — отметила про себя хозяйка. — Видать, из села. Нынче таких редко встретишь».
Оказалось, зовут Ольга, приехала из деревни под Рязанью, где семья держит коровник. Учится на ветеринара.
— Значит, коров доить будешь! — фыркнула Анна.
Девушка лишь улыбнулась: — И коров, и коз, и даже енотов. Всех, кто болеет.
— Людям бы докторов хватило, а вы про енотов! — возмутилась женщина.
***
Квартирантка оказалась золото: тихая, аккуратная, полы моет, щи варит. Особенно удавались ей сырники — воздушные, с хрустящей корочкой. Анна, обычно скуповатая на похвалу, тайком брала добавку. По вечерам иногда пили чай с вареньем, болтали о пустяках.
Всё бы шло гладко, да вернулся с вахты с Урала сын Анны — Дмитрий. Статный, кудрявый, «вылитый отец», как вздыхала мать. Сама она звала его «Димочкой», хотя он морщился: «Мама, мне тридцать!»
Вырастив сына одна, Анна считала его своей собственностью. Потому, застав Диму за чаем с Ольгой, обнимающей тарелку с сырниками, она остолбенела. Хуже того — сын смотрел на «простушку» так, будто она фея из сказки. «Вкуса у него — ноль!» — пронеслось в голове у женщины.
***
С той минуты Ольга стала Анне костью в горле: и полы якобы мыла плохо, и говорила слишком тихо, и сырники «пересолила». Но больше всего бесил влюблённый взгляд Дмитрия. «На меня, родную, он так никогда не смотрел!» — рыдала ночами в подушку.
— Змею пригрела! — всхлипывала она подруге Людмиле Петровне, такой же одинокой пенсионерке. — Глаза опустила, косы распустила — мужиков вьёт!
Подруга нашептала: — Ой, смотри, как бы не приворожила! Слова эти, как искра в сухую траву, разожгли в Анне бурю.
Мысль, что «деревенщина» отнимает сына, сводила с ума. Выгнать сразу — значит, Дима обидится. Решила действовать тоньше: выставить Ольгу вороватой.
***
Как-то утром Анна объявила:
— Дима, не видел мои серьги с аметистами? Бабушкины, старинные…
— Мам, с чего бы? — удивился сын.
Тогда она повернулась к Ольге: — А ты?
Девушка покраснела: — Я не брала!
— Врёшь! — закричала Анна. — Отправила своим деревенским!
— Мои родители честные люди! — голос Ольги дрогнул.
— Вон отсюда! Полицию вызову!
Дмитрий, обыскивая комнаты, наткнулся на мамину сумочку. Оттуда выпал свёрток с серёжками.
— Как ты могла? — прошептал он, глядя на Анну.
— Ошиблась, сынок! Забыла! — залепетала та.
— Мы с Олей съезжаем.
***
Через месяц Людмила Петровна сообщила: «Ань, у тебя давление скачет. Димка с той… не придут».
Но Ольга пришла. Принесла куриный суп, пирожки с капустой.
— Зачем? — спросила Анна, отвернувшись к стене.
— Вы же мама Димы.
Когда гостья ушла, соседка по палате восхитилась: — Дочка-то какая у вас добрая!
— Да… хорошая, — выдохнула Анна.
Выписавшись, она переехала к молодым в рязанскую деревню. Теперь Анна Сергеевна нянчит внука Стёпку, пока Оля лечит коров, а Дмитрий управляет фермой. По вечерам, попивая чай с медом, бабушка ворчит:
— Говорила же — сам Бог мне квартирантку послал!
А Стёпка тянет ручки к её серёжкам, сверкающим в лучах заката.
