Владимир только вернулся в свою деревню после трёхнедельной поездки на грузовике по стране и, как было заведено, первым делом зашёл в кабак, чтобы поболтать с односельчанами и узнать новости, прежде чем заглянуть домой к жене. Он припарковал машину у обочины и, кутаясь в тулуп от хлеставшего дождя, направился к двери.
— Добрый вечер! — крикнул он, переступая порог.
Была пятница, октябрь, и он ожидал увидеть кабак, полный мужиков, играющих в карты, услышать радостные возгласы и похабные шутки про мать или мужественность. Но в этот вечер за столом сидели лишь двое: кабатчик да старик, греющийся у печки. Владимир, ошарашенный, подошёл к стойке и спросил:
— Что тут у вас, Степаныч? Где народ? Кого хоронить собрались?
Тот налил ему кружку кваса и ответил:
— Хуже, Вовка, хуже… Девки пропадают.
— Что?! — шофёр опешил. — Наших деревенских?
— Уже трёх, — кабатчик поднял палец. — Сперва Сашку, дочку аптекаря, потом Лену, племянницу старосты, — поднял второй, — а вчера… Настю, учительницу.
— Да что за напасть! — вырвалось у Владимира. — Да как так? Все разом?
— Нет, — кабатчик помолчал. — С тех пор, как ты уехал, каждую пятницу пропадает одна… Люди шепчут, мол, маньяк завёлся. Все девки от двадцати до тридцати, и… беременные. Представляешь? Урод… — Он мотнул головой. — А раз сегодня снова пятница, мужики вооружились, патрулируют… Кто по домам сидит, жён да дочек под замком держит.
Не дослушав, Владимир рванул домой. То беспокойство, что грызло его всю дорогу, теперь обрело форму. Он побежал через тёмный лес, чувствуя, как адреналин жжёт кровь. Путь через гору был короче, а если его догадки верны, каждая минута на счету.
Темнота сгущалась, а в голове роились страшные картины. Он представлял жену избитой, истекающей кровью, и сердце колотилось так, что казалось — вот-вот выпрыгнет.
Он бежал, пока ноги не онемели, а в груди не запылало огнём. Наконец, вдали показался его дом… погружённый во тьму. Владимир припустил быстрее и замер, увидев чёрную фигуру, выходящую из дверей.
Не раздумывая, он набросился на неё, вцепился, волоком затащил обратно в дом. Секунды тянулись, словно часы, пока он не дёрнул за шнур лампы.
Под тусклым светом висящей в кухне лампочки он с облегчением узнал свою жену Ольгу.
Он отпустил её, но в тот же миг она сама бросилась к нему и горячо поцеловала. В этом поцелуе была вся её радость, весь страх за эти недели.
Но облегчение Владимира быстро сменилось тревогой.
— Ольга, как ты могла быть такой беспечной? Если б я не успел, ты бы сегодня погибла! Ты хоть понимаешь, что творится? Весь народ на ногах, маньяка ищут… — Он замолчал, потом добавил: — Да и трёх баб хватит, чтобы всю зиму мясо было.
Слова повисли в воздухе, будто проклятие. Улыбка Ольги исчезла, губы задрожали. Она отступила, схватившись за живот.
— Что… что ты сказал? — её голос был едва слышен.
Владимир моргнул, осознав, что ляпнул лишнее.
— Я… это не то, что ты подумала. Просто от страха, — пробормотал он, но в глазах жены уже читалось нечто большее, чем испуг — понимание.
Она медленно закатала рукав. На предплечье виднелись царапины, будто от веток… или от чьих-то рук.
— Володя… где ты был по пятницам, когда «работал»?
Шофёр окаменел. Вспомнил кабак, дрожащие пальцы Степаныча: «Одна, две, три… беременные». Вспомнил свои маршруты, остановки, оправдания перед самим собой: «Одиноко… сорвался».
Сердце упало, когда в глазах Ольги блеснули слёзы — не от страха, а от прозрения.
За окном лил дождь, заглушая тишину. Слова кабатчика вернулись, как нож:
«Хуже, Вовка, хуже…»
И Ольга поняла: пропавшие девушки не стали жертвами неведомого убийцы. Чудовище стояло перед ней — усталое, пропахшее бензином и ложью.
— Сегодня была бы четвёртая пятница, — прошептала она, но так, чтобы он услышал.
И в тот миг Владимир осознал: зло не всегда приходит извне. Иногда оно живёт в твоём доме, спит в твоей постели. И самое страшное — это не маньяк в темноте, а правда, которую ты так долго скрывал.
