Иван только вернулся в свою деревню после трёхнедельной поездки на грузовике по стране и, как обычно, первым делом зашёл в кабак, чтобы поболтать с односельчанами и узнать новости, прежде чем навестить жену. Он припарковался у обочины и, закутавшись в тулуп от осеннего дождя, направился к двери.
— Добрый вечер! — крикнул он, переступая порог.
Была пятница в октябре, и он ожидал увидеть кабак, полный мужиков, играющих в карты, и услышать грубые шутки про мать или его мужественность. Но в этот вечер за столом сидели лишь двое: кабатчик да старик, греющийся у печки. Иван, удивлённый, подошёл к стойке:
— Что случилось, Семёныч? Где народ? Кого хороним?
Тот налил ему кружку кваса и ответил:
— Хуже, Вань, хуже… девки пропадают…
— Что?! Наши деревенские? — не поверил шофёр.
— Уже три, — поднял кабатчик палец. — Сначала Анюта, дочка аптекаря, потом Надька, племянница старосты, — поднял второй, — и наконец… Ольга, учительница.
— Кошмар! — ахнул Иван. — И все разом пропали?
— Нет, каждую пятницу, — вздохнул кабатчик. — С тех пор, как ты уехал. Люди шепчут, что маньяк завёлся. Все девки были от двадцати до тридцати… и беременные. Представляешь? Урод… — он покачал головой. — А сегодня снова пятница, вот мужики патрули с ружьями организовали… а кто поизробее — дома сидят, жён да дочек под замком держат.
Слова кабатчика ударили Ивана, как обухом. Он рванул домой, срезая путь через тёмный лес. Адреналин гнал его вперёд, ноги горели, лёгкие рвало от напряжения. В голове метались страшные картины: жена, истекающая кровью, её крики…
Наконец, он увидел свой дом — тёмный, без огня. Сердце ёкнуло, и он заметил чёрную фигуру, выскользнувшую из двери. Не раздумывая, Иван набросился, схватил её и втащил обратно. Включил свет — и обомлел.
Под тусклой лампой он разглядел лицо жены, Маши. Отпустил её, и та вдруг кинулась к нему, страстно прижавшись губами к его губам.
Но облегчение сменилось тревогой.
— Маша, что за безрассудство?! — прошипел он. — Если бы не я, ты бы сегодня сгинула. Ты знаешь, какой страх я пережил? К чему было выходить? Ведь в деревне маньяк!.. Да и трёх баб, думаю, хватит, чтобы на всю зиму мяса запасти…
Тишина. Маша отпрянула, руки инстинктивно сжались на животе.
— Что… что ты сказал? — голос её дрожал.
Иван понял, что ляпнул лишнее.
— Да ничего… просто от страха… — забормотал он, но в глазах жены уже читался ужас.
Она медленно закатала рукав. На предплечье — царапины, будто от веток… или от чужих рук.
— Ваня… а где ты был по пятницам, когда «работал»?
Шофёр окаменел. Вспомнил маршруты, остановки, свои оправдания про «временную слабость».
За окном лил дождь, заглушая тишину. Слова кабатчика вертелись в голове:
«Хуже, Вань, хуже…»
И Маша поняла: пропавшие девушки не стали жертвами неведомого чудовища. Чудовище стояло перед ней — пропахшее бензином, усталое, лживое.
— Сегодня была бы четвёртая пятница, — прошептала она.
А потом добавила, глядя ему прямо в глаза:
— Но четвёртой не будет.
И в тот миг Иван осознал: иногда самое страшное — не то, что скрывается во тьме, а то, что ты носишь в себе.
