Прошло сорок лет, а я всё ещё часто вспоминал его. Я решил найти его.
Наконецто нашёл. Случайно в интернете, между рецептом яблочного пирога и рекламой крема от морщин. Имя, фамилия, рядом фото: седые волосы, очки, улыбка, которую я сразу узнала.
Я замер в полувзвешенном движении. Сердце ускорилось, будто тело помнило то, что разум пока не решается назвать. Я кликнул. Профиль художника, небольшая галерея в одной из старых улочек Михайловки, фотографии картин пейзажи, старинные ворота, женщина в окне. Под одной из них подпись: «Осень помнит больше, чем лето».
Я понял, что это он Алексей. Мой Алексей, тот, кого я тайно любила всю выпускную школу и ещё долго после неё. После выпускных он уехал, а я осталась.
Жизнь пошла иначе: он женился, завёл детей, потом развёлся, долгие годы одиночества и рутины. Но то чувство никогда полностью не умерло, оно просто спряталось глубоко, как письмо в ящике.
Не успев осознать происходящее, я написала ему:
Не знаю, помнишь ли ты меня. Я помню. Если захочешь выпить чай, я буду в Москве.
Он ответил тем же днём:
Помню. Чай я пью после четвертого. Адрес найдёшь на сайте.
Я купила билет, собрала небольшую сумку, тёплый свитер и тот старый конверт, который никогда не отправлял. В вагоне я смотрела на проносящиеся мимо деревья золотые, рыжие, покрытые инеем и ощущала странное: будто время возвращается, будто мне снова восемнадцать.
Я вышла на московском Курском вокзале, и впервые за долгое время ощутила, что происходит нечто действительно важное. Я ещё не знала, что именно, но не хотела это упустить.
Его мастерская находилась в одной из переулков Михайловки. Старинные узкие ступеньки, тяжёлые двери с небольшим стеклом, над ними медная табличка: «А. Петров Художественная мастерская». Сердце забилось сильнее, когда я постучала. Короткая пауза, затем знакомый голос:
Войдите.
Я вошла. Помещение оказалось не таким, как я представляла, но в точности тем, каким должно быть: запах скипидара, полутём, дневной свет, льющийся сквозь высокое окно, картины, прислонённые к стенам, стакан с кистями, чашка с недопитым кофе. Он стоял у мольберта спиной, медленно обернулся, будто знал, что я вошла. Улыбнулся не широко, а тихо, глазами.
Ты совсем не изменилась, сказал он, хотя это было не совсем правдой. В его голосе не было лжи.
Ты тоже нет, ответила я.
Он предложил мне старый, мягкий кресло, поставил кипяток для чая. Мы разговорились. Сначала о пустяках поездах, пробках, о том, как осенью в Москве особенно живописно. Затем о всём: о том, как прошли эти годы, о моей жизни, о потерях, о том, что мы оба стали немного одинокими, несмотря на множество людей вокруг.
На столе пахло свежевыпеченным хлебом. В чашках парила чайка с гвоздикой. Через окно ласково золотилось светом. Было так тихо, что я слышала собственное дыхание.
Иногда думаешь о том лете? неожиданно спросил он.
Всё время, ответила я, не успев даже обдумать.
Два дня мы были неразлучны. Гуляли в Парке Горького, ели блинчики на Пушкинской площади, смеялись над тем, что знают лишь те, кто помнит вкус газировки из стеклянной бутылки и звон колокольчика перед уроком.
Он не спрашивал, как долго я приеду. Я не говорила, когда уеду. Всё было как мыльный пузырь хрупко, тихо и красиво. И в то же время очень реально.
Третьего утра я собрала вещи и оставила их у двери. Он подал мне чашку чая и сказал лишь:
Не уходи пока.
Но я у меня есть обязанности, дом
Он покачал головой.
Всё подождёт. А здесь здесь ждёт тот, кто больше не хочет тебя терять.
Я посмотрела в окно на осенние деревья и подумала: а может, теперь я должна остаться?
Я не села на поезд. Сумка осталась у двери, а я у окна, с чашкой чая в руках, в его кресле, в его мире. На мгновение меня охватило стыдное ощущение, будто я совершила чтото безрассудное. Но чувство быстро ушло.
Я осталась ещё на день, потом на несколько дней, а потом перестала считать время.
В его мастерской время шло иначе. Я помогала ему сортировать краски, протирала рамы, читала вслух, пока он набрасывал эскизы. Вдруг понял, что можно жить просто, легко, не разлагая всё на части.
Вечерами мы гуляли по Старому Арбату. Среди людей, но каждый посвоему. Никто не смотрел на нас странно. Возможно, потому что всё выглядело естественно. Или потому, что никого не интересовало, сколько нам лет тридцать или шестьдесят.
Однажды я нашла на столе маленький набросок. Я сидящая у окна, погружённая в свет. Подпись: «Осень, которая вернулась». Я ничего не сказала, лишь слегка коснулась бумаги пальцами и тихо улыбнулась.
Не знаю, будет ли это навсегда. Не планирую. Не спрашиваю. Достаточно одного момента когда ктото сказал: «Оставайся», и я услышала его понастоящему.
Сорок лет ждал я этого решения. Теперь я больше не хочу ждать.
