**Дневник.**
Мороз щипал щёки, ветер свистел в ушах. Катя бежала из школы, торопясь согреться. Дыхание клубилось паром, оседая инеем на шарфе и ресницах. Скоро дом — горячий чай с мёдом, мягкий диван, тёплый плед…
Мысль о домашнем уюте прибавила шагу. Вот и подъезд. Катя рывком открыла дверь и чуть не налетела на тётю Любу — полноватую соседку невысокого роста. Та всегда разглядывала её с каким-то ехидным прищуром.
— Ты потише, стрекоза, — проворчала тётя Люба, упираясь в дверной проём. — Чуть не сбила.
— Извините, — пробормотала Катя.
Женщина не двигалась, изучая её взглядом.
— Никак не пойму, на кого ты вылиняла. Отец кареглазый, мать голубоглазая, а ты… И волосы светлые. Они высокие, а ты — с вершок.
— Ну и что? — сжала кулаки Катя. — Разве дети обязаны быть копией родителей?
Она не хотела грубить, но соседка словно нарочно стояла на пути. Взгляд тёти Любы был неприятным, колючим.
— Не обязаны. — Соседка вздохнула. — Только я тут живу с самого заселения, ещё с твоими бабушкой и дедом. Твоя мать на моих глазах росла. Потом замуж вышла, а через два года тебя из роддома принесла.
Катя переминалась с ноги на ногу, не понимая, к чему она ведёт.
— Принесла… только вот живота я у неё не видела. Вот и думай. — Тётя Люба наконец посторонилась, пропуская её в подъезд.
Катя поднялась на пару ступеней — и вдруг дверь с грохотом захлопнулась. В голове мелькнула догадка. Она замерла, руки похолодели. *«Нет, это просто сплетни. Одна живёт, злости накопить успела…»* Но сомнения уже впились в сердце.
Квартира, альбом, фотографии… Вот она малышкой в кружевах, вот с букетом в первый класс. Рядом — мама и папа, смотрят с нежностью.
Зазвенел ключ в замке.
— Кать, чего в темноте? — Отец щёлкнул выключателем.
— Что случилось? — Он сел рядом, взял альбом.
— Пап… я вам неродная? — прошептала Катя.
Он поднял глаза. В них читались растерянность и страх.
— Скажи правду! — Катя вскочила, сжала кулаки.
Он опустил взгляд.
— Всё понятно! — Она рванула в прихожую, натянула сапоги, схватила шубу.
— Кать, постой!
Но дверь уже захлопнулась.
Лестница, улица, мороз. Лицо обжигало. *«Он не смог смотреть мне в глаза. Значит, правда. Я чужая…»*
Зашла в соседний двор, упала на скамейку.
— Ты чего ревёшь? — Над ней наклонился Ваня из 10-го «Б».
— Пошли ко мне, прощёлкаешь здесь.
— Отстань…
— Дурочка, замёрзнешь. Чай попьём, расскажешь.
Его квартира была просторнее их. Ваня сунул ей тёплые тапки, накинул свитер. Пока грелся чайник, достал печенье.
— Ты Катя, да?
— Да…
— Так что случилось?
Она не хотела рассказывать, но боль рвалась наружу.
— И из-за этого сбежала? — Ваня хмыкнул.
— Ты не понимаешь!
— Да ладно. Они тебя бьют?
— Нет…
— Пьют?
— Да ты что? Мама — учительница, папа…
— Вот и отлично. Родители — те, кто воспитал, а не родил.
— Но папа не отрицал!
— И что будешь делать? Искать кровных? А если они — алкаши? Или тебе детдом милее?
Она смотрела на него, ошарашенная.
Вдруг он резко приблизился, попытался поцеловать.
— Ты что?! — Катя отпрянула.
— А что? Ты же ничья. Будешь моей.
Она отступала к двери, а он говорил:
— Допустим, твоя кровная мать влюбилась в шестнадцать. Парень сбежал, а ребёнка она бросила. Потом вышла замуж за «хорошего», боится признаться. А ты для неё — позор.
Катя прижалась к косяку.
— Или ещё вариант: найдёшь её, а она шубу твою пропьёт…
— Хватит!
— Живи с теми, кто любит. Им ты дорога.
— Ты так говоришь, будто знаешь…
— Знаю, — тихо сказал Ваня. — Я — приёмный.
Катя замолчала.
— Благодарен тем, кто меня воспитал. А кровные… ну их.
Она подошла к окну. В тёмном стекле — их отражение.
— Поняла… Я пойду.
— Иди.
На улице мороз не чувствовался. Она бежала домой.
Дверь открылась мгновенно. Мать стояла, заплаканная.
— Катюша…
Она бросилась к ней в объятия.
— Простите… Я люблю вас.
Вышел отец. Обнялись втроём.
Подростки — как огонь: ярко вспыхивают, больно обжигают. Кате повезло — Ваня открыл ей глаза.
Но не всем везёт исправить ошибки вовремя.
