Лохматый защитник
Размеренный стук колёс, мелькающие за окном берёзы — всё это усыпляло. Иван задремал, прижавшись лбом к холодному стеклу и крепко сжимая в руках коробку с куклой — подарком для его шестилетней Любочки. До дома оставалось чуть больше часа: командировка подходила к концу, и сердце его рвалось к семье.
Сон выдался тёплым: родная изба, любимая Машенька, дочка — его свет в окошке. Да и тот самый пёс Барбос привиделся — дворняга, которую Иван терпеть не мог. Мелкий, вечно дрожащий, бесполезный. Но Люба выпросила его, принесла щенком с улицы, и отец, глядя в её преданные глазёнки, сдался.
Поезд резко дёрнулся, заскрипел тормозами. Иван открыл глаза. Напротив сидела незнакомая бабушка.
— Доброго здоровья. Мы с вами знакомы? — спросил он, ошарашенный.
— Нет, сынок. Просто умилительно смотрится — взрослый мужчина с куклой на коленях.
— Дочке. Из каждой поездки стараюсь гостинец привезти. Соскучился по ней не на шутку.
— Счастливая у вас семья…
— Это мне с ними повезло, — усмехнулся он.
Дом стоял на краю деревни, за покосившимися пятиэтажками. Калитка оказалась приоткрытой. «Верно, Маша с Любкой вышли встречать», — подумал он. Но на пороге его ждала бледная, дрожащая жена.
— Ваня! Любки нигде нет!
Слова ударили, как обух. Улыбка застыла. Иван отставил сумку у забора. Кукла осталась в руках.
Маша, задыхаясь, рассказала: дочка играла с Барбосом во дворе, потом она ненадолго зашла в дом. Вернулась — тишина. Ни Любы, ни пса. Обежала огород, улицу, спросила у соседей. Никого.
— Калитку закрывали?
— Любка могла открыть… Хотя знает, что одной уходить нету мочи…
Они бросились искать. Обшарили всю округу. Кричали. Через час стало ясно — беда. Милиция. Добровольцы.
На месте детских игр остались лишь ведёрко да следы. Барбос пропал вместе с девочкой.
— Может, пёс с ней, — предположил участковый.
Иван не сомневался: Люба жива. Пойдёт в лес, найдёт. Пусть хоть в одной рубахе, несмотря на ночной мороз. «Если ей холодно — мне и подавно», — твердил он.
С фонарём в руках, в сопровождении сельчан, он шёл через чащобу. Останавливались, звали. Тишина. Иван вспомнил, как однажды вёз Любу из садика, и она, указав на дрожащего щенка, спросила: «Пап, можно его оставим?»
Барбос стал её тенью. Грел, когда она болела. Скулил у двем, когда её не было. Больше, чем пёс. Почти что ангел.
И вдруг — в темноте мелькнуло розовое платьице. Потом туфелька.
— Это её! — прохрипел Иван.
Люди молчали. Их взгляды говорили достаточно. Но Иван гнал от себя чёрные мысли. «Жива. Должна быть жива».
Через несколько часов крики разорвали тихий лес. Нашли овраг. На дне — девочка. Бледная, в царапинах, но целая.
— Пап… Водички… — прошептала она, когда он поднял её на руки.
— Сейчас, лапушка. Всё хорошо.
И только когда выбрались наверх, Люба приподнялась:
— Барбос там… Сам не мог…
Пса отыскали. С перебитой лапой, израненного. Он пополз за людьми, чтобы те заметили его и Любу.
Утром фельдшер осмотрел Барбоса:
— Добить?
— Лечить. Он дочку спас.
Через две недели Люба вновь носилась по двору. А рядом, слегка прихрамывая, бежал Барбос, весело лая. И в каждом его взгляде, в каждом движении было больше преданности, чем в тысяче слов.
Оказалось, он вовсе не бесполезный. Он — герой. Настоящий.
