Как будто пусто, а значит — всё
Люба ехала на автобусе №42, который петлял по заснеженному Нижнему Новгороду. Прижалась к окну, уставилась в запотевшее стекло, крепко сжимая пакет «Магнита» с маленьким тортом «Радость». Название казалось насмешкой: за окном — мороз, в душе — тишина, впереди — серый вечер.
Сегодня ей исполнилось тридцать четыре. Ни звонков. Ни сообщений. В телефоне — рассылка от банка, уведомление от «Яндекс.Еды» и шаблонное «С днём рождения!» от однокурсницы, с которой не виделись лет десять. Смайлик, гифка — и всё. Казалось, этот день прошёл мимо, будто отмечал его кто-то другой, в чужой квартире, за другой дверью.
— Выходите? — спросила пожилая женщина. Люба вздрогнула, кивнула и вышла.
Двор был тот самый — с покосившимися качелями, ржавыми лавочками, тополем, в дупле которого когда-то прятали «секретики». Всё как прежде, только теперь казалось, будто это место помнит её, а она его — уже нет.
Мама жила на пятом этаже. Дверь, как всегда, была не заперта. Ждала. Без лишних слов.
— А, пришла… Торт купила, — сказала мама, будто это и было главным.
На кухне пахло жареной картошкой и свежим хлебом. Старые часы мерно тикали, словно напоминали: время течёт, даже если жизнь давно замерла. Пылинки кружились в последних лучах солнца.
— Ну как ты? — спросила мама, отворачиваясь к плите.
— Никак, — привычно ответила Люба. Потом, помолчав, добавила: — Как будто и нет меня.
Ели молча. Мама положила ей слишком много — как всегда. Забота у неё была в лишней ложке, в куске хлеба «на всякий случай», в взгляде куда-то мимо. Долго выбирала нож для торта — будто от этого зависело, сбудься ли хоть одно желание.
— С днём рождения, дочка, — прошептала, словно стесняясь.
— Спасибо.
— Ты держишься. Это главное.
— А зачем? — спросила Люба, не поднимая глаз.
Мама повернулась. Взглянула так, как могут только те, кто знает цену усталости. Без упрёка. Без советов. Просто — понимала.
— Иногда — незачем. Но мы всё равно держимся.
Позже Люба вышла на балкон. Внизу ребятишки гоняли мяч, смеялись, кричали. В окнах соседних домов мелькали чужие жизни: кто-то спорил, кто-то пел, кто-то просто смотрел телевизор. И вдруг в этом шуме чужой радости она почувствовала, как что-то внутри оттаивает — будто лёд, копившийся годами, начал таять, согревая её изнутри.
Обратно она ехала на метро. Пакет с тортом смяла и засунула в сумку. Вагон пахОна прижала к груди открытку, которую нашла на столе, и вдруг поняла: даже в самых тихих моментах жизнь шепчет тебе — ты не одна.
