Вот как могла бы звучать эта история в русском культурном контексте:
Татьяна и Игорь Степанович мечтали об одном — о машине. Не просто о куске железа на колёсах, а о свободе, которую они рисовали в воображении с первых дней совместной жизни. Тридцать лет копили — отказывали себе во всём, работали, брали подработки, копили каждую копейку. И вот она — их мечта: синий «Киа Спортейдж» стоит в гараже рядом с верной «девяткой», которая служила им исправно долгие годы.
Игорь Степанович ходил вокруг машины, как мальчишка, разглядывал каждую деталь, а Татьяна уже представляла, как они мчатся по просторам России, ночуют в придорожных мотелях, пьют чай из термоса на смотровых площадках, засыпают под шум волгоградских степей…
Маршрут был продуман до мелочей. Игорь отвечал за дорогу — он выписал все заправки, рассчитал километраж, даже распечатал список сервисов на случай поломки. Татьяна готовила культурную программу: где попробовать настоящие пельмени, где сфотографироваться на фоне старинной церкви, где заночевать с видом на реку. Это была их тайна — никто, даже дочь, не знал об их планах.
Лето заканчивалось. Они закончили дела на даче, собрали вещи и поехали в город. Было тихо, солнце садилось, Татьяна смотрела в окно, а Игорь что-то насвистывал. Всё было идеально.
Пока в один миг всё не оборвалось.
Он резко затормозил, вцепился в руль и обмяк. Машина встала посередине дороги. Татьяну дёрнуло ремнём, она не сразу сообразила, что случилось. Потом крики, звонок в скорую. Но он уже не дышал.
Инфаркт. Мгновенный. На сиденье ещё оставался его запах — лёгкий шлейф одеколона, но его самого не было.
Потом были милиция, дочь с мужем, слёзы, бумаги. Но Татьяна ничего не слышала. Она сидела в машине, смотрела, как его увозят, и не плакала. Как будто внутри неё осталась только пустота.
Прошло девять дней. Сорок. Три месяца.
Дочь приезжала, приносила еду, пыталась разговорить её. Бесполезно. Татьяна двигалась как автомат: вставала, варила щи, смотрела в одну точку. Душа будто заледенела.
А потом дочь спросила:
— Мам, а эта синяя машина — чья?
Татьяна открыла рот, и вдруг внутри всё рухнуло. Вспомнила, как он выбирал цвет, как радовался, как записывал маршрут… И тогда её прорвало. Впервые за все эти месяцы она зарыдала так, что дочь испугалась. Плакала весь день. А наутро проснулась с одной мыслью: жить. Ради него.
Весной она приехала на дачу. Разобрала его вещи — и нашла зелёную папку. Их маршрут. Его записи: «здесь отличный чай», «здесь вид на Волгу», «здесь ты захочешь фотку».
Татьяна чуть не разорвала папку. «Какая нафиг мечта?!» — хотелось закричать. Но передумала. Взяла её с собой.
Теперь на дачу ездила на электричке. Муж дочери забрал машину — обещал возить, но быстро закрутился. Ей, в общем-то, было всё равно.
Но по вечерам она открывала папку. Сначала украдкой. Потом чаще. Читала, и он словно был рядом. Шёпотом напоминал: «Поехали, Тань».
И однажды она решилась. Вернувшись в город, записалась на курсы вождения. Не обычные — экстремальные. Инструктор, парень лет тридцати, сначала усмехнулся. Но она гнула свою линию. Училась, тренировалась, сжимала руль так, будто от этого зависела её жизнь.
Получила права. Настоящие. С отметкой. Гордилась собой.
А потом пришла к дочери. Твёрдо сказала:
— Оля, спустись с ключами. И с документами.
Взяла их, подошла к машине. Погладила капот. Села. Завела.
И поехала. Без слов. Через три дня пересекла границу — в той стране, с которой начинался их маршрут.
А дальше — дальше она разберётся.
С дочерью поговорит потом. Она поймёт. Ведь это была их с Игорем мечта. И теперь это её дорога. Дорога без него. Но всё равно — их.
