**Поездка к морю**
В пятьдесят девять лет Иван Сергеевич Соколов овдовел. Дочь после похорон матери сразу предложила отцу переехать к ней.
— Пап, поехали к нам. Ну как ты тут один? Тяжело ведь. Хоть на время поживи у нас, оклемаешься…
— Спасибо, Людочка, но не поеду. Не переживай, я не дряхлый старик, сам справлюсь. Что я у вас делать буду? Лучше ты задержись у меня подольше, — Иван Сергеевич взглянул на дочь с надеждой.
— Пап, у Сашки с Вовкой свои дела. У одного переходный возраст, у второго работа… Мне надо ехать, — виновато пробормотала Люда, обнимая отца.
— Ладно, — Иван Сергеевич потрепал её по плечу.
— Пап, если что — сразу звони. Обещаешь?
— Какие проблемы? Еду приготовлю, стиралка есть, полы помою. Пока Машенька болела, всему научился. Она только подсказывала. Или у меня грязно? — в голосе его зазвучала обида.
— Да нет, пап, чисто. Не сердись, просто волнуюсь, — Люда прижалась к его плечу.
— Я с горя в запой не уйду. В молодости водкой не баловался, а сейчас тем более. Не переживай, поезжай.
На том и порешили. Иван Сергеевич нагрузил дочери сумку с гостинцами. Люда приподняла тяжёлую поклажу.
— Пап, зачем столько? У нас всё есть.
— Попробовала бы маме отказать! Бери, лишним не будет. Поезд довезёт, а там Вовка встретит, — буркнул он беззлобно.
На вокзале они появились за минуту до отправления. Проводница проверила билет и поторапливала: «Быстрее, состав сейчас тронется!»
Люда в последний раз обняла отца, поцеловала в щетинистую щёку. Схватила сумку, пряча слёзы, и рванула в вагон. Пока проводница захлопывала дверь, она махала рукой и улыбалась сквозь слёзы.
Иван Сергеевич стоял на перроне, пока поезд не превратился в точку и не исчез за поворотом. Сердце сжалось от тоски. Вот и остался один. Пока дочь была рядом, держался, а теперь дал волю слезам. Вокзал шумел, люди спешили, а он брёл к автобусу, будто сквозь пустыню.
«Эх, Машенька, как же мне без тебя? Может, зря я не поехал с Людой?» Дойдя до остановки, решил идти домой пешком, оттягивая встречу с пустой квартирой.
Шёл медленно по осенней улице, вспоминая, как познакомился с Машенькой…
***
Со школы Ваня был влюблён в Зою, хрупкую девчонку с золотистыми веснушками и медными волосами. Веснушки не исчезали даже зимой, только бледнели. Ваня называл её «солнышко».
В выпускном классе у её отца нашли туберкулёз. Врачи велели перебраться в тёплый край — семья продала квартиру и уехала в Геленджик. Там купили дом.
Сначала они с Зоей часто писали друг другу. Как мать ни зайдёт в комнату — Ваня либо в окно смотрит, либо письмо пишет. В каждом он обещал: «Следующим летом приеду!» Мать ругалась: «Вместо подготовки к экзаменам — ерундой страдаешь!» Но Ваня её почти не слышал — он был уже там, с Зоей.
После первого курса Ваня уехал в стройотряд, чтобы накопить на поездку. Вернулся загорелым, худым и с порога заявил: «Еду на юг, к Зое!»
Мать взбунтовалась:
— Один не поедешь! Напиши сначала, предупреди её родителей. Свалишься, как снег на голову.
Телефонов тогда не было, пришлось снова писать письмо. Ждал ответа, кусая локти из-за потерянного времени.
Когда ответ пришёл, оказалось, что билетов на поезд — кот наплакал. Всё лето народ ринулся на море. Ваня так и не доехал до Зои.
Обиженный на весь свет, он написал ей: «В следующем году точно приеду!»
Зоя не ответила. Ваня страдал, огрызался на родителей, писал письма — но тщетно.
Однажды дождливым утром он мчался на автобус и врезался в девушку. Та выронила сумку прямо в лужу. На пары он в тот день так и не попал.
Они сидели в кафе и разговаривали. С Машей было легко, будто знал её сто лет. Она училась в медучилище, а её учебники сушились на батарее.
— Ты ничего важного из-за меня не пропустила? — спохватился Ваня.
— Зачёт по анатомии. Всё равно бы не сдала — препод строгий, — рассмеялась Маша.
Её тёмные глаза поразили его — как бездонные омуты. Сперва он ещё вспоминал Зою, но та была далеко, а новая любовь — вот она.
Маме Маша сразу понравилась — скромная, с серьёзной профессией. Да и любовь у них была тихой, как сама Маша. Они поженились сразу после диплома, через год родилась Людка.
Зоя иногда снилась. Ваня просыпался взволнованный, но тут же успокаивался. Рядом были Маша и дочка. Да и у Зои, наверное, своя жизнь.
***
Вернувшись в пустую квартиру, Иван Сергеевич взялся за уборку: снял с зеркал чёрные салфетки, закинул в стиралку бельё, вымыл полы. Открытые окна впустили шум улицы, и жильё уже не казалось таким одиноким.
«Вот видишь, Машенька, справляюсь. Ты не переживай» — он поглядывал на её фото в рамке.
На работе директор вызвал его:
— Тяжело тебе сейчас. Даём путёвку в Сочи — съезди, отдохни.
— Да я отпуск уже отгулял…
— Бери за свой счёт. Я тебе матпомощь выписал. Считай премией.
Иван Сергеевич взял билет на середину сентября.
С Машей они были на море лишь раз, когда Люда болела. Потом у жены сердце пошалило — не до поездок.
В плацкарте он то дремал, то вспоминал под стук колёс. «А вдруг встречу Зою?» — мелькнула мысль. Но тут же отогнал её: «Живёт своей жизнью. Всё в прошлом…»
Номер в гостинице вышел с видом на море. Иван Сергеевич гулял по Сочи, сидел на берегу, глядел на волны. Жалел, что Маши нет рядом.
Однажды на закате к нему подсела женщина в вязаной шапке. Тёплая погодаОна повернулась к нему, и в последних лучах заката он увидел на её лице знакомые золотистые веснушки — те самые, что когда-то называл “солнышком”, но теперь лишь тихо улыбнулся и сказал: “Здравствуй, Зоя”, а она, глядя в море, прошептала: “Люблю тебя, даже когда не могу простить”, — и в этот момент где-то за спиной у них засмеялась девочка с медными косами, совсем как в далёкой юности.
