Холодный приём: как надежды на радушие разбились о ледяные нравы
В тихом городке под Ярославлем Ольга с трепетом ждала визита к родителям мужа. Она рисовала в голове уютное застолье — ароматную солянку, звон бокалов, душевные разговоры до утра. Её супруг, Дмитрий, уверял, что его мать, Людмила Степановна, и отец, Геннадий Петрович, — душа нараспашку, и Ольга верила, что вечер сблизит их. Увы, действительность оказалась похожей на промозглый ноябрь, встретивший их у порога.
Дорога заняла целый день, и к усадьбе свекров они подъехали уже в сумерках. Погода словно нарочно злилась: лил дождь, ветер свистел в уши, а небо напоминало мокрую тряпку. Ольга нарядилась в новый сарафан, мечтая поразить родню, но вместо объятий Людмила Степановна, приоткрыв дверь, буркнула: «Ждите на веранде». Ольга опешила. Веранда? В такую стужу? Но Дмитрий, будто не замечая абсурда, махнул рукой: «У нас так принято».
Веранда оказалась ветхой, с прогнившими досками и щелями, куда залетали капли дождя. Ольга ёжилась, кутая плечи в шаль. Она пыталась шутить, но внутри клокотала обида. «Может, просто накрывают стол?» — тешила она себя, пока Дмитрий принёс старый плед, от которого пахло молью. Свекры не спешили звать их внутрь. Геннадий Петрович, высунувшись из двери, рявкнул: «Шашлык ещё сырой!» — и исчез. Ольга почувствовала себя лишней, словно забытый зонт в прихожей.
Шли часы. Дождь стучал по крыше, а обещанного пира всё не было. Ольга ловила взгляд мужа, но тот уткнулся в телефон, будто разглядывал секреты вселенной. Терпение лопнуло: «Мы что, коротаем тут век, как пенсионеры на лавочке?» Дмитрий пробормотал что-то про «скоро готово», но «скоро» растянулось на три часа, пока озноб и урчание в животе не стали невыносимыми.
Наконец Людмила Степановна вынесла поднос. Ольга ждала хотя бы намёка на хлебосольство, но увидела лишь пересушенный шашлык и мисочку тёртой морковки. Ни пирогов, ни даже чёрного хлеба — будто подали пайку в студенческой столовке. «Кушайте, пока не остыло», — бросила свекровь и удалилась, хлопнув дверью. Ольга глядела на эту «трапезу» и понимала: это не угощение, а намёк. Ясный, как синяк под глазом.
Дмитрий жевал, делая вид, что всё в порядке, но Ольга не выдержала: «Почему нас даже чаем не напоили? Мы же не бомжи с вокзала!» Муж заёрзал, залепетал про «мамину загруженность», но оправдания звучали фальшиво. Ольге стало ясно: для них она — чужачка, временная попутчица их сына, которую можно и в сортире кормить.
Обратная дорога прошла в гробовом молчании. Ольга смотрела на мелькающие за окном лужи и осознавала: её мечты о большой семье рассыпались, как дешёвые бусы. Она вспоминала, как в её доме гостей встречали блинами и песнями, а здесь — холодная веранда и взгляд сквозь пальцы. Это был не просто провальный вечер — это была граница, за которую её не пускали.
Дома Ольга ворочалась до рассвета. Стоит ли объяснять Диме, как больно её задело? Но она знала: он вырос в этом ледяном царстве и не видит проблемы. Для него веранда вместо стола — норма, а для неё — плевок в душу. Она решила: больше ноги её не будет у этих людей, пока они не научатся хотя бы кипятком делиться. Но страх грыз её: а вдруг этот холод поглотит и их брак? Устоит ли их любовь, или растает, как снег в той проклятой веранде?
