Одна сковородка на двоих
Бывает, люди перестают ругаться. И это не значит, что помирились. Это значит — конец. Дмитрий и Людмила прожили вместе двадцать лет. Не весть какие сроки, но и не два дня. Сначала — страсть, потом дети, потом бесконечные хлопоты. А потом — усталость. От себя, друг от друга, от жизни.
Сначала ещё пытались. Кричали, мирились, хлопали дверями, пытались понять, простить, начать сначала. Но потом наступила тишина. Глухая, как в танке. Перестали спать в одной кровати. Разошлись по комнатам. Вроде не враги, но и не свои. Просто два человека, застрявших в одной трёшке. А самое страшное — стали есть порознь. У него — свои продукты. У неё — свои. Свои полки, свои кружки. Своя жизнь. Вот он и конец. Без объявления войны.
О разводе речь не шла. К чему? И так всё ясно. Дмитрий познакомился с женщиной в санатории. Стал ездить туда без Людмилы. Женщину звали Татьяна. Спокойная, внимательная, писала ему сообщения, спрашивала, как дела, скидывала рецепты борща. Людмила никого не встретила. Её одиночество было тихим и плотным, как банный веник. Но она не ныла. Просто жила. Будто ждала, что само рассосётся.
Утро было как все. Кухня в жёлтом свете, запах подсолнечного масла. Людмила стояла у плиты. На плите — крохотная сковородка. На ней — одно яйцо. Не глазунья, не завтрак на двоих. Просто яйцо. Маленькое, как и сковородка. Маленькое, как и сама Людмила. Халат — видавший век, волосы — в неудачной завивке. Держала лопатку, даже не глядя на сковородку. Просто стояла.
Дмитрий зашёл на кухню. Молча. Поставил чайник, хотел налить чай. Всё уже было решено. Он уйдёт. Скоро. Осталось собрать вещи. Но тут она повернулась. Посмотрела на него с такой беззащитной виной, что он аж подшатнулся.
— Хочешь яичко? — тихо спросила и протянула крошечную сковородку.
Он будто в стену врезался. Вспомнилось всё. Общага. Один матрас. Одна кружка. Одна вилка на двоих. И та же девчонка в халате, только тогда — весёлая, озорная, с чёлкой, как у жеребёнка. Подмигивала и говорила: «У нас даже яйцо — пополам».
Он поставил сковородку. Обнял её. Прижал, как в первый раз. И начал говорить. Спутанно, глупо. Что он дурак. Что закрутился. Что забыл, что она — его. Что всё, что казалось серым, на самом деле было важным. Может, даже плакал. Она не видела — она ведь мелкая, а он — высокий.
На плите всё ещё лежало яйцо. Желток — как золотая монетка. Как знак. Как спасение.
Потом он остался. Стали есть вместе. Молчали по вечерам. Потом начали разговаривать. Немного. Осторожно. И не сразу — снова смеяться.
…Любовь не всегда громкая. Иногда она живёт в тишине. В одной сковородке. В вопросе: «Хочешь яичко?» Потому что если тебе его предлагают — значит, ты ещё нужен.
