Меня зовут Светлана, мне 42 года. У меня есть сын — Артём. Ему недавно исполнилось шестнадцать. И хотя я всегда старалась быть для него опорой, сейчас он отказывается даже разговаривать. Называет предательницей, бросившей семью. Всё из-за того, что я ушла от его отца — и с тех пор в его глазах я стала чужой.
С Дмитрием мы прожили вместе четырнадцать лет. Всё начиналось обычно: страсть, свадьба, рождение сына, планы на будущее. Но постепенно чувства угасли, а вместо союза остались лишь обязанности. Мы превратились в соседей по квартире: он — в своём углу, я — в своём. Ни душевных разговоров, ни поддержки. Дом стал ледяной пустыней, где молчание резало больнее крика.
Когда я встретила Михаила, не искала романа. Просто впервые за годы почувствовала, что меня видят. Слышат. Ценят. Он стал лучом света, и я решилась уйти. Не сбежать, а освободить нас всех — чтобы каждый мог начать жизнь заново.
Но жизнь оказалась безжалостной.
Дмитрий взорвался яростью. И, конечно, сыграл на самом больном — Артёме. Запретил забирать сына, а когда я попыталась объясниться, услышала:
— Я остаюсь с папой. Он никогда не предаст. А ты — бросила.
Забрать силой не могла — не имела права. Осталось лишь верить, что время всё расставит по местам.
Я исправно переводила деньги каждый месяц. Иногда — вдвое больше. Покупала учебники, зимнюю одежду, оплачивала курсы. Дмитрий же вскоре уволился. Сначала говорил, что ищет призвание. Потом — что болеет. А сам годами жил на мои переводы, убеждая сына, что я скупилась на копейки, пока они «еле сводили концы с концами».
А в соцсетях я видела обратное: дорогие гаджеты, заказы в ресторанах, поездки на море. Сначала радовалась — пусть у Артёма всё лучшее. Но позже поняла: это была игра. Деньги шли не на сына, а на манипуляции.
Михаил, мой муж, предложил решение:
— Света, хватит кормить бездельника. Открывай счёт на Артёма — пусть копит на учёбу или квартиру. А Дмитрий пусть сам зарабатывает.
Долго сомневалась, но согласилась. Позвонила бывшему, объявив, что переводы на его карту прекращаю. Что пора ему встать на ноги. Что все деньги теперь — на счёт сына, который получит их после совершеннолетия.
Реакция была предсказуема: угрозы, проклятия, попытки шантажа. Дмитрий кричал, что подаст на алименты. Но я знала — не сможет. Он годами не работал официально, а я переводила деньги добровольно, без суда.
Даже зная, что права, чувствовала себя разбитой. Хуже всего был не гнев Дмитрия, а взгляд сына. Пустота в его глазах.
— Бросила нас. И даже на жизнь пожалела, — бросил он в трубку.
Пыталась объяснить, что это для его будущего. Но Артём уже не слушал. Сделал выбор. Поверил отцовским сказкам.
Теперь живу с камнем на душе: родная кровь стала чужой. Каждую ночь мучаюсь: а если бы осталась? Стоило ли бороться за себя, если потеряла его?
Но знаю — иного пути не было. Это была битва за право дышать. И я не сдаюсь. Я всё ещё его мать. Всё ещё жду, что когда-нибудь он спросит. Не Дмитрия. Не соседей. Меня.
Не жду прощения. Жду, что однажды он обнимет и скажет «мама» — без гнева. Без боли. Как в детстве, когда мир был простым, а сердце — открытым.
