Отец ушёл, узнав о маминой связи с сослуживцем. В доме разыгрался жуткий скандал.
— А чего ты хотел? Вечно я одна, как перст! Ты на службе пропадаешь сутками. Мне, женщине, внимание нужно!
— А ну-ка скажи, твоего любезного Артёмку пристрелить, да? Подброшу ему наркоты, закрою — как думаешь? — холодно бросил отец, и глаза его стали стальными.
Он служил оперуполномоченным в милиции.
— Не смей! Не смей! Ты сам всё разрушил!
Мать рыдала, уткнувшись лицом в диван. Отец между тем собрал свои немудрёные пожитки и направился к двери. Я застыл в дверном проёме, готовый броситься под ноги, лишь бы он не ушёл. Какая глупость… У нас всегда была крепкая семья. Мать с отцом не ссорились, смеялись над одними шутками, жили душа в душу. Да, отец пропадал на работе, приходил вымотанный, мечтая только о сне. Но те редкие часы, когда мы собирались вместе, доказывали — у нас всё хорошо! Как мать додумалась всё разрушить? И неужели отец не простит?
— Глеб, не уходи, — всхлипнула мать, оторвав руки от лица. — Прости меня! Вань, ну чего торчишь тут, как пень?!
Но я не сдвинулся. В двенадцать лет мне казалось, что, встав на пути, я спасу то, что считал счастливой семьёй.
— Ваня, посторонись, — сухо сказал отец.
Тон у него был рабочий — жёсткий, без эмоций. Не отцовский.
— Не уходи! — вырвалось у меня.
— Дай пройти!
Всё тем же голосом.
— Пап… а я?
Он отпихнул меня, как пустой стул, и вышел за дверь. Теперь я понимаю — он спешил уйти, чтобы не наломать дров. Не ударить мать в гневе, не пустить в ход табельный. В глазах его бушевала такая ярость, что уход был единственным верным решением. А тогда… тогда он стал для меня человеком, отшвырнувшим меня, как ненужную вещь. А мать — той, кто обрушил наш мир.
Артём, само собой, оказался сволочью и бросил мать следом. Она осталась одна — муж ушёл, любовник исчез, сын винит во всём. Ей было нелегко, а тут ещё я…
Я пустился во все тяжкие — начал поздно приходить, связался с шпаной. Поначалу мелкие кражи, потом наглели всё больше. Попались на разбое — не все. У того богатенького была охрана, схватили двоих — меня и Стёпку. Отец, к тому времени уже начальник оперативного, примчался в отдел, где меня держали. Фамилия у нас была нераспространённая — Воронин, да и отчество — Глебович, не Иванович. Кто-то знал отца, вот и позвонил.
— Выходи, — бросил он.
— Иди к чёрту, — прошипел я.
Он вытащил меня из камеры.
— А Стёпка?! — завопил я, вырываясь.
Отец втолкнул меня в допросную и дал две оплеухи. Стирая кровь со слезами, я ненавидел его пуще прежнего.
— Сколько тебе?
— Чего? — не понял я.
— Лет, спрашиваю! Пятнадцать?
Меня передёрнуло.
— Поздравляю! Собственного сына не знаешь!
— Да потому что ты не мой! — рявкнул он. — Галю я беременную замуж взял. Думал, будет верной. А она… — тут он выругался похабно.
— Кто мой отец? — тупо переспросил я.
Он протянул платок и воду. Вытерев лицо, я взглянул на него. Глеб сел напротив и тихо сказал:
— Прости, что ударил. Ты меня подвёл. Думаешь, у меня своих забот мало?
— Так иди и занимайся своими делами, — буркнул я.
— Вань… по бумагам ты мой. Алименты я исправно плачу. Но если так продолжится — откажусь. Пусть сажают — какое моё дело?
— А сейчас?
— Что?
— Сейчас… не посадят?
Он покачал головой.
— А Стёпка?
— У Стёпки свой отец. Со связями. Разберутся. Ты о себе думай. В тюрьме, думаешь, мёд? Там ад. Малолетка — ад в квадрате.
В тюрьму я не хотел. Просто жить было больно и тошно, больно смотреть на мать. Вот я и… искал отвлечения. Этим и поделился с отцом.
— Выбор за тебя никто не сделает. Либо берёшься за ум — учишься, строишь жизнь. Либо катишься вниз, где конец обычно плохой. Не хочешь за решётку — меняйся. Свободен.
Я направился к выходу. У двери его голос остановил меня:
— И мать не вини. В разводе виноваты оба. А что я наговорил — сгоряча. Забудь.
— Глеб… пап, вы же любите друг друга! Может, помиритесь? — без веры спросил я.
— Забудь и это, сынок.
Пацаны из банды не хотели меня отпускать. Пришлось подраться, походить в синяках. Но я отбился. Стёпку отец вытянул на условку, и тот вернулся к старому. А я выбрал другое.
Мать я простил. Очень старался. Хотел спросить, от кого я родился, но… не стал. Некогда было — по учёбе хвосты выросли, как у дракона.
Я исправил оценки и подал документы в несколько ведомственных учебных заведений.
— Ты с ума сошёл? — мать ахнула. — Это же каторга! Вспомни отца!
Отца я вспоминал часто. Но не виделся. Без обид, как-то само вышло. Окончив академию и получив лейтенантские погоны, я приехал к нему без предупреждения. Не за чем-то — просто показать: я выбрал верную дорогу.
Отец всё так же был начальником оперативного. Дальше не пошёл — видимо, его всё устраивало. Я постучал в кабинет.
— Разрешите войти? Лейтенант Воронин.
— Ванька? — отец остолбенел.
Значит, мать не проговорилась.
— Да что ты, сынок… Садись, рассказывай.
Он налил мне чаю, предложил коньяку, но я отказался. Мы проговорили час. Иногда отец отвлекался на звонки. Виски его поседели, лицо покрылось морщинами. Этот чужой и родной человек смотрел на меня со слезой в глазу. Смахнул её. Что его так пробило?
Я рассказал о своих делах. Поговорили о футболе и политике. Пора было уходить.
— Ладно, пап, пойду.
— Стой. Куда ты? НеНе уходи, — сказал отец, крепко сжимая моё плечо, и в его голосе прозвучало то, чего я ждал десять лет.
