Меня зовут Ольга Соколова, мне 42 года. У меня есть сын — Дмитрий. Ему недавно исполнилось шестнадцать. И хотя я всегда старалась быть для него опорой, сейчас он отворачивается при одном упоминании моего имени. Называет предательницей, бросившей их с отцом. А всё из-за того, что я ушла от его папы — и с тех пор в его глазах я чужая.
С Сергеем мы прожили вместе четырнадцать лет. Всё начиналось обычно: романтика, свадьба, рождение Димы, планы на будущее. Но постепенно любовь растворилась, оставив лишь формальности. Мы стали чужими под одной крышей. Он — с головой в работе, я — в быте. Ни душевных разговоров, ни поддержки. Наш дом превратился в ледяную пустыню, где даже тишина резала, как зимний ветер.
Когда я познакомилась с Игорем, не искала романа. Просто впервые за годы почувствовала, что меня ценят не как «жену» или «мать», а как человека. Он стал маяком в моём одиночестве. И я решилась уйти. Не сбежать — начать жить заново, дать всем шанс на счастье.
Но жизнь оказалась суровее, чем я думала.
Сергей взорвался гневом. И, конечно, ударил по самому больному — через Димку. Запретил мне забирать сына, а когда я попыталась объясниться, услышала:
— Я остаюсь с папой. Ты нас предала.
Забрать силой? Не смогла. Осталось лишь ждать, что время всё расставит по местам.
Я исправно переводила деньги: на еду, одежду, лекарства. Сергей же вскоре уволился, заявив, что «ищет призвание», потом сослался на больной позвоночник. Жил на мои переводы, при этом внушал сыну: «Мать скупится, бросает гроши, пока мы в долгах».
А в соцсетях — фото Димы в новых кроссовках, с последней моделью телефона, кафе. Сначала радовалась: пусть ни в чём не нуждается. Позже поняла — это спектакль. Отец тратил мои деньги, выставляя меня скрягой.
Игорь предложил:
— Оля, хватит кормить тунеядца. Открывай вклад на имя сына — пусть копятся на учёбу или квартиру.
Долго металась, но согласилась. Позвонила Сергею:
— Деньги теперь пойдут на счёт Димы. Ты взрослый — обеспечивай себя сам.
Ответ? Угрозы, мат, обещание «засудить». Но юридически он бессилен — алименты я платила добровольно, без суда.
И всё же чувствую себя разбитой. Не из-за его истерик — из-за взгляда сына. Пустого, как промёрзшее окно.
— Ты нас кинула. Теперь и копейки жалко? — бросил он в трубку.
Пыталась объяснить про вклад, про будущее. Но Дима не слушал. Выбрал отца. Или миф, который тот создал.
Теперь живу с щемящей болью: родная кровь стал мне чужаком. Каждую ночь спрашиваю: правильно ли поступила? Стоило ли рваться к свободе ценой его любви?
Но знаю — я боролась за право дышать. И сейчас, сквозь слёзы, шепчу: я всё ещё его мать. Всё ещё верю, что когда-нибудь он спросит. Не Сергея. Не меня. Сам докопается до правды.
Не жду прощения. Жду, что однажды услышу не ледяное «Ольга Петровна», а тёплое «мам», как в детстве. Пока дышу — надеюсь.
