Меня зовут Светлана, мне 42. У меня есть сын — Дмитрий. Ему только исполнилось шестнадцать. И хотя я всегда старалась быть ему опорой, сейчас он отворачивается при одном упоминании моего имени. Называет предательницей, сбежавшей из семьи. Всё из-за того, что я ушла от его отца — и с тех пор в его глазах я чужая.
С Сергеем мы прожили четырнадцать лет. Начиналось, как в сказке: страсть, свадьба, рождение сына, планы на будущее. Но постепенно любовь угасла, оставив лишь холодное сосуществование. Мы превратились в соседей по квартире: он — в своём углу, я — в своём. Ни душевных разговоров, ни поддержки. Дом стал ледяной пустыней, где молчание резало больнее крика.
Когда появился Алексей, я не искала романа. Просто впервые за годы почувствовала, что меня ценят. Он стал лучом в кромешной тьме. И я решилась уйти. Не предать, а начать жить заново — дать всем шанс на счастье.
Но жизнь оказалась беспощадной.
Сергей взорвался гневом. И, конечно, ударил по самому больному — через Дмитрия. Запретил забирать сына, а когда я попыталась объясниться, услышала:
— Я остаюсь с отцом. Он не бросит. А ты — предатель.
Забрать силой? Не смогла. Осталось лишь ждать, что время всё расставит по местам.
Я исправно переводила деньги каждый месяц. Иногда — вдвое больше. Покупала вещи, оплачивала курсы, лечение. Сергей же вскоре уволился, заявив, что «ищет призвание». Потом сослался на здоровье. А сам годами жил на мои переводы, убеждая Дмитрия, что я скупердяйка, бросающая гроши, пока они «едва сводят концы».
Между тем соцсети пестрели фото: сын в дизайнерских кроссовках, с новейшим телефоном, заграничные поездки. Сначала радовалась — пусть ни в чём не нуждается. Позже поняла: это спектакль. Сергей тратил мои деньги, чтобы купить любовь сына.
Алексей предложил решение:
— Света, хватит кормить дармоеда. Открывай вклад на имя Дмитрия — пусть копит на учёбу или квартиру. А не на то, чтобы твой бывший валялся на диване.
Долго сомневалась, но согласилась. Позвонила Сергею:
— Деньги теперь пойдут напрямую Диме. На его будущее. Вам пора самому зарабатывать.
Ответ? Угрозы, мат, обещание «засудить». Но я знала: он проиграет. Переводы были добровольными, а официально он безработный годы как.
И всё же чувствую себя разбитой. Не из-за его истерик. Из-за взгляда сына. Ледяного, как февральская вьюга.
— Бросила нас. Теперь и копейки жалко? — бросил он в трубку.
Пыталась объяснить, что это ради него. Но Дмитрий уже не слушал. Выбрал отца. Вернее — красивую ложь, которую тот вложил в его голову.
Теперь живу с мыслью, что родная кровь стала мне чужой. Каждую ночь спрашиваю: могла ли поступить иначе? Стоило ли рваться к свободе, если цена — потеря сына?
Но я боролась за право дышать. И не сдамся. Я всё ещё его мать. Всё ещё верю, что когда-нибудь он узнает правду. Не мою — ту, что пробьётся сквозь отцовскую ложь. Когда повзрослеет. Когда сам увидит, как всё было.
Не жду прощения. Жду, что однажды он скажет «мама» без ненависти в голосе. Тихо, тепло — как в детстве, когда я ещё была его защитой.
