Закат любви, рассвет пути
Тишина меж двоих
— Я ухожу, Дмитрий. И не думай меня удерживать, — Катя сжимала старую кисть с облупившейся ручкой, будто это был оберег. За спиной на мольберте подсыхала недописанная картина — багровый закат, разорванный резкими мазками.
— Уходишь? Куда? К своим краскам? — Дмитрий рассмеялся, но в голосе звенела злоба. — Без меня ты ничто, Катя. Кому нужны твои каракули?
Она взглянула на него — на того, кто когда-то клялся подарить ей небо, а теперь отбирал даже свет. Его лицо, ещё недавно родное, стало чужим, искажённым презрением. Катя глубоко вдохнула, ощущая, как решимость наполняет её, и вышла, хлопнув дверью. Ветер играл её волосами, а в груди пылало незнакомое чувство — свобода.
***
Утро в их провинциальном городке пахло росой, свежескошенной травой и дымком из печных труб. Катя проснулась от пения воробьёв за окном и машинально глянула на мольберт в углу. Пустой холст смотрел на неё с безмолвным укором, словно старый друг, которому она изменила. Сегодня Дмитрий обещал отвезти её на выставку в райцентр, и она улыбнулась, вспомнив его слова двухлетней давности.
— Ты талантлива, Катюша, — говорил он тогда, обнимая её в их тесной съёмной комнатке. Свет от лампы падал на её наброски, разбросанные по столу. — Я помогу тебе покорить этот мир. Ты будешь сиять.
Она верила. Верила, пока его обещания не растворились в упрёках: «Хватит тратить время на мазню», «Пора о семье подумать», «Кому нужны твои картинки?». Каждая такая фраза оставляла след, как клякса на чистом листе, и Катя всё чаще прятала кисти в шкаф.
— Проснись, соня, — Дмитрий вошёл в спальню, уже в отглаженной рубашке, пахнущей дорогим одеколоном. — Завтрак на столе, давай быстрее. Мать звонила, ждёт к обеду.
— А выставка? — Катя приподнялась, поправляя растрёпанные волосы.
— Какая ещё выставка? — он нахмурился, затягивая галстук. — Кать, у нас куча дел. Мать хочет обсудить ремонт, да и мне в контору надо. В другой раз, ладно?
— Но ты же обещал… — её голос дрогнул, но она замолчала, увидев его раздражённый взгляд.
— Катя, не начинай. Надоели твои капризы, — бросил он и вышел, оставив за собой шлейф парфюма.
Она кивнула сама себе, проглотив обиду. Так было всегда: «потом», «не сейчас», «как-нибудь». Её мечты таяли в его планах, как акварель под дождём. Катя натянула потрёпанный свитер и пошла на кухню, где на столе уже остывали кофе и бутерброды, приготовленные Дмитрием. Даже его забота теперь казалась формальной, как обязательство, которое он выполнял без души.
***
Катя росла в семье, где искусство считалось блажью. Их деревянный дом на окраине скрипел половицами и пах затхлостью. Мать, уставшая после смен на ткацкой фабрике, твердила: «Рисунками сыт не будешь». Отец, вечно копавшийся в гараже, лишь пожимал плечами, когда она показывала ему свои работы.
— Катя, опять за своим? — мать заглянула на чердак, где девочка сидела с альбомом. — Лучше бы картошку почистила.
— Это не мазня, мама, — тихо ответила Катя, пряча рисунок заката. — Это я.
Мать вздохнула и ушла, бормоча про «глупости». Единственной, кто верил в неё, была школьная учительница рисования, Анна Петровна. Пожилая женщина с седыми волосами и пёстрыми платками поправляла её карандаш с нежностью, будто держала птицу.
— В тебе дар, Катя, — говорила она. — Не дай ему угаснуть. Обещаешь?
— Обещаю, — шептала Катя, и сердце её билось чаще.
Но после школы мечты о художественном училище разбились о реальность. Мать настояла на «нормальной» профессии, и Катя поступила в техникум на бухгалтера. Там она встретила Дмитрия — обаятельного сына местного предпринимателя, чья улыбка казалась спасением.
— Ты будешь моей музой, — шептал он на их первом свидании у старого фонтана в парке.
Она поверила. Через год они поженились, переехали в дом его родителей, и началась новая жизнь. Но со временем Дмитрий всё чаще напоминал, что её место — у плиты, а не у мольберта. Её краски покрывались пылью, а мечты — паутиной.
***
— Кать, ты где? — голос Дмитрия выдернул её из воспоминаний. Она стояла у плиты, помешивая суп, а в голове крутились образы ненарисованных картин.
— Здесь, — она заставила себя улыбнуться. — Обед почти готов.
— Ладно, я ненадолго в контору, — он бросил взгляд на кастрюлю. — И, Кать… Мать опять спрашивала про внуков. Пора бы, а?
Катя кивнула, но в горле встал ком. Дети? Она бы любила их, но каждый раз, когда он заговаривал об этом, её мечты отодвигались ещё дальше.
— Дмитрий, а если я снова начну рисовать? — решилась она.
— Рисовать? — он обернулся, губы искривились. — Катя, ты серьёзно? Детские забавы. Лучше борщ свари к ужину.
В тот вечер, после ухода свекрови, Катя наткнулась на его забытый телефон. Сообщения от некой «Светки» резали глаза: «Когда бросишь свою серую мышку?», «Скучаю». Были и фото — девушка в облегающем платье, улыбающаяся так, будто мир принадлежал ей.
— Катя, я дома! — раздалось из прихожей.
Она быстро положила телефон, вытерла слёзы и вышла к нему с натянутой улыбкой. Но внутри всё рухнуло.
***
На следующий день Катя встретилась с подругой Надей в кафе «У мельницы».
— Он мне изменяет, — её голос дрожал.
— Кать, ты заслуживаешь большего, — Надя сжала её руку. — Помнишь, как ты светилась, когда рисовала? Вернись к этому!
— Но как?
— Начни с малого. Скоро выставка местных художников. Подай работы. АИ спустя годы, стоя перед собственной выставкой в Москве, Катя наконец поняла, что её настоящим спасением всегда были не слова других, а те самые краски, что когда-то позволили ей увидеть свет в кромешной тьме.
