Утро началось с гнетущего чувства в груди. Я стоял у дверей дома своего сына, Дмитрия, и не верил, что мне придётся просить разрешения войти. В руке — небольшой узелок с вещами, а на душе — смесь усталости, обиды и смутной надежды. Дорога вымотала — пять часов в душной маршрутке, и всё, чего хотелось, — помыться, перекусить и передохнуть перед походом на кладбище к могиле моей покойной матери, Марии Ивановны. Но слова, которые я выдавил из себя, до сих пор жгут горло: «Митя, пусти хоть ненадолго. Ополоснусь, перекушу, если твоя Наталья не против, потом сразу к маме схожу, свечку поставлю. Неужели дошло до этого?»
Дмитрий смотрел на меня с какой-то странной смесью жалости и неловкости. В его взгляде читалась любовь, но и явное замешательство. Он сразу кивнул: «Пап, да заходи, ты о чём?» Но я-то знал — дело не в нём. Его жена, Наталья, вроде бы всегда была приветлива, но в последние годы я замечал, как напрягается при моих визитах. Не то чтобы она показывала это открыто, но чувствовалось: мои рассказы о деревне, воспоминания о прошлом — всё это ей в тягость. И вот теперь я, отец, почти умоляю, чтобы меня впустили в дом собственного сына.
Войдя, я старался не шуметь. Наталья возилась на кухне, готовя ужин. Улыбнулась, поздоровалась, предложила чаю, но я отказался — не хотел мешать. Попросил только разрешения помыться. Митя проводил меня в ванную, принёс свежее полотенце, буркнул: «Пап, не парься, всё окей». Но я заметил, как он украдкой глянул в сторону кухни — будто проверял, не слышит ли Наталья. Ещё один нож в сердце. Раньше мы с Димкой были не разлей вода, а теперь я здесь — почти что посторонний.
После душа немного пришёл в себя. Сидя за столом с тарелкой горячих щей, которые всё-таки настояла подать Наталья, думал о том, как всё переменилось. Когда Митя был пацаном, я вкалывал на двух работах, чтобы поднять его. Жили скромно, но он ни в чём не нуждался. Помню, как он, ещё школяр, обещал: «Пап, вырасту — куплю тебе квартиру в центре, будешь как сыр в масле кататься». Я тогда хмыкнул, потрепал его по стриженой голове: «Главное, чтобы ты был счастлив». И вот он вырос — своя семья, хорошая работа, крепкий дом. А я стою на пороге и прошу пустить меня, как нищего.
После ужина собрался на кладбище. Это была главная цель поездки. Мама, Мария Ивановна, умерла пять лет назад, и каждый год я приезжаю, чтобы убрать могилу, поставить свечу и посидеть в тишине, вспоминая её доброту и мудрые советы. Митя хотел подвезти, но я отказался — нужно было побыть одному. Шёл пешком, осенний ветер остужал мысли. На кладбище вымел листья, положил свежие хризантемы, зажег свечу. Сидя у холмика, мысленно разговаривал с матерью: «Мать, неужели я стал чужим для своего сына? Или это мне просто кажется?»
Вернувшись, заметил, что в доме стало чуть теплее. Наталья предложила остаться на ночь, но я вежливо отказался — не хотел стеснять. Поблагодарил за хлеб-соль, обнял Димку, пообещал скоро навестить снова. В его глазах читалась искренняя любовь, но и какая-то грусть. Может, он тоже чувствует, что между нами выросла невидимая преграда?
СаИ когда маршрутка тронулась, я закрыл глаза, представляя, как в следующий раз просто постучу и войду, не спрашивая разрешения.
