В те годы, когда жизнь измерялась не деньгами, а честью, случилась со мной история, о которой и теперь вспоминать больно.
Мужчина, клявшийся в вечной любви, вмиг стал чужим. Особенно когда пришлось выбирать — сохранить ли семью или спастись от неминуемой гибели. Я прошла через это.
Когда мы с Дмитрием обручились, своего угла у нас не было. Жили у его родителей в тесной двухкомнатной квартире в Нижнем Новгороде. Терпели, пока его отчим не застал тёщу — свою жену — с молодым повесой. Тот нашептал ей о «жирных кушах» где-то под Сочи, но поставил условие:
— Продавай квартиру. Уедем. Начнём с чистого листа.
Мы уговаривали Антонину Степановну:
— Он вас обдерёт как липку. Останетесь без крова.
Но она лишь фыркала:
— Завидуете, вот и лаете. Не ваше дело.
Через неделю мы с младенцем оказались на улице. Квартиру продали, нас вышвырнули. Дмитрий вкалывал на двух заводах, я ночами писала студенческие работы за копейки. Еле-еле хватало на съёмную каморку, но мы держались — ради будущего.
Скопили на ипотеку, но судьба вдруг смилостивилась: умерла моя тётка, одинокая, безродная. Оставила мне квартиру в Рязани — светлую, с высокими потолками. На отложенные деньги сделали ремонт. Впервые за годы я вздохнула свободно.
Но покой длился недолго.
Как-то вечером, когда я вытирала посуду, в дверь постучали. На пороге стояла Антонина Степановна. Лицо опухшее, глаза затравленные.
— Детки… он меня выгнал… Всё пропало. Осталась с узлом. Приютите…
Дмитрий встрепенулся. Подхватил мать за плечи, усадил за стол, налил чаю. А я стояла, будто каменный идол, чувствуя только глухую боль. Ведь мы её предупреждали, умоляли не рубить сук, на котором сидим. А она не только не послушала — вышвырнула нас с ребёнком, когда ещё можно было всё исправить.
Дмитрий глянул на меня:
— Она одна не вытянет. Не бросим же. Всё-таки мать.
Я стиснула зубы:
— Нас выбросила, как ненужный хлам. А теперь её тут селить? В этом доме, где мы только начали дышать?
Антонина Степановна заныла:
— Сынок, я не бомжиха какая… Помоги… Осознала всё…
И тогда он сказал слова, которые перебили мне душу:
— Если не пустишь мать — подам на развод.
Мир померк. В ушах зазвенело. Но я ответла спокойно — будто перед гибелью, когда уже ничего не страшно.
— Ладно. Твой выбор. Только ключи оставь. Здесь будет жить лишь тот, кто меня уважает.
Через неделю он подал на развод.
Ушёл. С матерью. В какую-то конуру на окраине. А я осталась одна — с ребёнком и разбитой жизнью. Но не жалею. Не впустила предательницу под свой кров и не позволила мужчине диктовать, с кем мне жить.
Любовь не ставит условий. Особенно таких.
Теперь я знаю: родство — не кровь, а уважение. Границы. Выбор, который делаешь в трудную минуту. Дмитрий сделал свой. И я — тоже.
