***
— Бросила ребёнка да и смылась. Ах ты, греховодница… Прозевала, старая дура… — Марфа застонала, бессильно качая головой.
В старом прокуренном автобусе дышать было нечем. Раскалённый воздух врывался в открытые окна, но не охлаждал, а лишь поднимал клубы пыли с просёлочной дороги. Пассажиры дремали, разморённые зноем.
Впереди засияли золотые купола маленькой церквушки, облепленной по бокам покосившимися избами. За ними виднелись крыши хрущёвок. Народ зашевелился, засобирался. Самые проворные уже толпились у выхода, чтобы поскорее вырваться из душной жары.
Лишь одна женщина сидела неподвижно, уставившись в запылённое стекло. Худые руки с синеватыми прожилками лежали на коленях. Волосы, выцветшие на солнце, с тёмными корнями, беспорядочно падали на бледное лицо. Губы были поджаты, веки — в морщинах. Видно было, что жизнь не щадила её.
Автобус с последним хриплым рычанием остановился на площади перед церковью. Народ хлынул к выходу.
— Бабуля, конечная, — крикнул водитель, лысый мужчина с обвисшими щеками, выглянув из кабины.
Женщина очнулась. В салоне, кроме неё, никого не осталось.
— Выходим, — повторил водитель.
Она подняла потрёпанную сумку, вышла на ступеньки.
— Прощайте, — бросила, не оборачиваясь.
Двери захлопнулись за её спиной. Женщина медленно зашагала к избам, но внезапно раздался удар колокола, а за ним — переливчатый звон. Она замерла, подняла глаза к небу, потом развернулась и направилась к церкви.
Дорожка, усыпанная полевыми цветами, привела её к распахнутой двери. Внутри пахло ладаном и прохладой. Луч закатного солнца, пробившись сквозь пыль, лежал на старых половицах.
Шаги её оглушительно гулко разнеслись под сводами. Женщина присела на скамью у входа.
— Вам плохо? Воды принести?
Рядом возникла девушка в платке, туго завязанном под подбородком. Глаза у неё были светлые, добрые.
— Сейчас, — сказала она и скрылась, но вскоре вернулась с глиняным кружком. — Пейте. Из нашего родника. Даже в жару холодная.
Татьяна взяла кружку, отпила. Вода была ледяная, звонкая.
— Если что нужно — скажите, — девушка скрылась за деревянной стойкой, где лежали свечи и иконки.
Женщина допила, подошла к ней.
— Спасибо. Ты здешняя? Всех знаешь?
— Посёлок маленький. А вам кого искать?
— Марфу… Сидорову знаешь?
— Это моя бабушка. Только она год как умерла. А вы… — девушка вышла из-за стойки, вглядываясь. — Вы ведь Татьяна? — спросила она тихо. — Я Варя…
***
Восемнадцать лет назад
Марфа сидела на лавке, щурясь от солнца.
— Мам… — раздался знакомый голос.
Марфа подняла руку к глазам, прикрываясь от света. Перед ней стояла дочь Таня, которая сбежала больше года назад. В одной руке — свёрток с младенцем, в другой — потрёпанный чемодан.
— Вернулась… Так и знала, что вернёшься. Надолго ли? — буркнула Марфа.
В соседнем окне шевельнулась занавеска.
— Идём в дом. Нечего людям на нас глаза пялить, — поднялась, опираясь на колено.
Таня зашла следом. Быстро оглядела избу, бросила чемодан у двери, осторожно положила ребёнка на кровать.
— Мальчик али девка? — равнодушно спросила Марфа.
— Дочка. Варя, — обернулась Таня.
— Так и знала, — вздохнула Марфа. — Видно, не сладко тебе в городе пришлось, коль к матери приползла. А не ты ли кричала, что ноги твоей здесь не будет? Что теперь делать собираешься?
— Мам, давай потом. Я еле на ногах стою, — Таня провела рукой по лицу, села на край кровати.
— Ладно. Куда торопиться-то? Молока у тебя нет? — Марфа окинула дочь взглядом. — Откуда ему взяться… Ладно, схожу к тётке Глашке, у неё корова.
— У меня смесь есть, — поспешно сказала Таня.
— Химией дитя травить будешь? — Марфа махнула рукой и вышла.
Когда вернулась с крынкой молока, Таня уже спала. Девочка кряхтела, пытаясь выкарабкаться из пелёнок. Марфа долго смотрела то на дочь, то на внучку. Наконец взяла ребёнка на руки:
— Ну-ну, чего раскричалась? Мамка твоя спит, видать, умаялась…
Развернула, нашла в сумке памперсы, перепеленала. Разогрела молоко, накормила. Варя заснула.
До утра они ссорились шёпотом. Таня плакала, просила прощения, Марфа не могла успокоиться, выплёскивая накопившуюся злобу. Уснули под утро.
Разбудил Марфу детский плач. Она вскочила.
— Танька! Ди— Танька! Дитя-то ревёт, кормить пора! — крикнула Марфа, но в избе было тихо, только Варя плакала, а у порога лежал пустой чемодан.
