Родители и их „забота“
„До восемнадцати я буду давать тебе деньги — немного, на еду, на одежду. А потом — справляйся сама, Арина“ — сказала мама, Людмила Игоревна, с таким видом, будто делает мне одолжение. Я стояла, будто меня ударили обухом. Неужели это говорит моя мать? Значит, после восемнадцати я для них — никто? И что значит „не будь такой, как мы“? Я и не хочу быть похожей на родителей, которые давно забыли, что такое семья. Но эти слова впились в сердце, и до сих пор больно.
Мне шестнадцать, и я всегда знала: у нас с родителями не идеальные отношения. Мама с папой, Дмитрием, живут своей жизнью, а я — своей. Они не злые, но… ветреные. Отец то работает, то пьёт с друзьями в гараже. Мама вечно в хлопотах — то за прилавком на базаре, то с подругами за чаем. Я с детства привыкла всё делать сама: готовить, убирать, зубрить уроки, чтобы поступить в университет. Но я не думала, что они скажут прямо: после восемнадцати — пропадай.
Всё началось на неделе, когда я попросила денег на новые кроссовки. Старые разваливались, а в школе — соревнования. Мама посмотрела на меня, как на нищенку: „Арина, ты уже взрослая, могла бы подрабатывать. Я тебе и так на еду даю“. Даёт? Пятьсот рублей в неделю — на проезд и булку в столовой! Я попыталась объяснить, что кроссовки — не каприз, но она отрезала: „До восемнадцати помогу, а потом — вертись, как знаешь. Мы с отцом тебе не сберкасса“. Я едва не задохнулась. Не сберкасса? А кто же тогда? Родители, которые ставят срок на свою любовь?
Я заперлась в комнате и ревела до утра. Не из-за кроссовок, а из-за этого ледяного тона. Я никогда не была обузой. Не просила айфон, не ныла, как подружки. Мечтала поступить в университет, стать самостоятельной. Но я думала, у меня есть семья, которая подхватит, если упаду. А теперь? Мама сказала прямо: после восемнадцати — ты одна. И это „не будь, как мы“ — что? Что я стану такой же безалаберной? Или что мне тоже нужно забыть о родных?
Я попыталась поговорить с отцом, но он только пожал плечами: „Аришка, мама права. Мы тебя растим, а дальше — сама“. Сама? А где они? Когда я ночами учу билеты? Когда несу грамоты? Они даже не спрашивают, как дела, а теперь ещё и этот приговор. Будто меня заранее вычеркнули.
Подруга Настя выслушала и сказала: „Они просто боятся, что ты сядешь им на шею. Докажи, что ты сильнее“. Сильнее? Я и так вкалываю! Учусь, репетиторствую, коплю на ноутбук. Но мне шестнадцать — я не могу враз стать взрослой. И не хочу ничего доказывать родителям, которые видят во мне груз. Хочу, чтобы они были рядом… но они поставили таймер.
Теперь я думаю, что делать. Часть меня хочет сбежать — снять угол, найти работу, показать им. Но я знаю: пока нереально. Школа, экзамены… Другая часть хочет выговориться маме, но я боюсь, что она отмахнётся: „Не драматизируй“. И самое страшное — я начала сомневаться. А вдруг я правда стану такой же?
Я решила: их слова меня не сломят. Буду учиться, работать, строить жизнь. Но не ради них — ради себя. Я не хочу быть, как родители — не потому, что они плохие, а потому, что верю: семья — это не про условия. Когда у меня будут дети, я не скажу им: „После восемнадцати — сами“. Я буду с ними — даже в тридцать, даже в сорок.
Пока я просто пытаюсь залечить эти слова. Купила кроссовки на сбережения — не идеальные, но свои. Бегу по парку, глотаю холодный воздух и думаю: справлюсь. Не ради них. Ради себя. Но где-то глубоко — всё ещё ноет. Может, когда-нибудь они поймут, что потеряли. А я найду тех, кто станет мне семьёй — не по крови, а по душе.
