Родителям моя квартира, мне съемная? Нет, дорогая, тебе съемная, а мне свобода!
А вот здесь бы шкаф от нашей стенки встал, задумчиво протянула Галина Петровна Киселева, обводя взглядом гостиную. Надо только кресло убрать, оно всё равно неудобное. Или куда ты его денешь, Аглая?
Аглая моргнула. Она не сразу поняла, что эта женщина не дизайнер из телешоу, а её свёкра. И что «здесь» это её, Женина, квартира. Квартира, купленная на её деньги. За двадцать восемь лет накоплений, фриланса, бесконечных проектов, экономии на кофе и на себе.
Наверно, себе на голову надену, медленно ответила она, вставая с дивана. Я не поняла. Вы что, переезжаете?
Мы же только обсуждаем, с улыбкой, в которой было больше победы, чем тепла, ответила Галина Петровна. Мы с отцом Денисом просто посмотрели. А что? Просторная квартира, дизайнерский ремонт. На съёмной нам неудобно, а у Павла после его дурацкой аварии долги не расплатиться. Да и ты понимаешь семья есть семья.
Слово «семья» свёкра произнесла так, будто Аглая в эту категорию по умолчанию не входила.
Ты ведь умница, Аглая, у тебя есть доход, ты не пропадёшь. А мы старенькие Где нам по съёмным углам мотаться?
Вам же по шестьдесят пять, отчеканила Аглая. Это даже не пенсионеры, это активное долголетие. Вон, кроссворды решаете, на дачу ездите. При чём тут моя квартира?
Галина Петровна закусила губу, обиженно поджала рот и достала своё коронное оружие.
Я, между прочим, родила тебе такого мужа. И, если уж на то пошло, именно он поддерживал тебя, когда ты по больницам моталась с этой анемией. А теперь, когда его брат в беде ты поворачиваешься спиной?
Когда его брат врезался в столб на отцовской машине с чужой женой на пассажирском сиденье, Аглая с трудом сдержала голос, мне почему-то никто не звонил спросить, а не переехать ли нам к вам, пока Павел зализывает свои моральные и кредитные раны.
Агенька, вмешался Денис, пока делал вид, что занят работой на кухне. Мы же просто обсуждаем. Родители не претендуют.
Аглая подошла к двери и тихо сказала:
Пока вы обсуждаете я живу. В своей квартире. Которую вы, видимо, хотите превратить в общежитие имени великомученика Павла. Не выйдет.
Только бы не закричать, подумала она, выдохнула и ушла в спальню.
Мы с Денисом не разговаривали три дня. Он подходил, говорил чтото вроде: «Тебе чтонибудь принести из магазина?» или «Не забыла, что в субботу у мамы день рождения?» Я кивала молча или делала вид, что не слышу. Но в квартире повисла вязкая, липкая тишина, в которой в каждой стене пряталась обида.
В субботу всё произошло.
Жень, Денис смотрел в окно, будто хотел выпрыгнуть, я понимаю, что тебе тяжело. Но у родителей нет другого выхода. Кредит повесили на отца. Квартиру уже выставили. Через месяц они останутся на улице. А ты
Я что?
Ты же сильная. Ты найдёшь, куда деться. Мы можем и в съёмную на пару месяцев, а потом придумаем чтонибудь.
Я хотела сначала ударить его сковородкой, потом обнять. В итоге просто спросила:
То есть я должна уйти из своего дома, потому что твои родители снова не справились со своими детьми?
Это не так. Мы просто у тебя больше возможностей.
У меня больше мозгов. Я их не размазывала по чужим машинам, как твой брат. И не позволяла жене устраивать заселение без согласования с собственником, зло усмехнулась я. Знаешь, Денис, хочешь, я тебе подскажу, как будет лучше?
Как?
Собери вещи и вали вместе с ними.
Он замер. Впервые за всё время нашего совместного бытия он замер, не зная, что сказать. И я увидела в нём не мужа, не защитника, а лишь чьюто тень.
Я не уйду, выдохнул он. Это тоже мой дом, купленный на мои деньги.
Но мы же семья, Жень. Разве семья это не про жертвы?
Жертвы когда тебя просят, а не ставят перед фактом. Разница между жертвой и дурой? У первой есть выбор.
Я не кричала, не плакала. Просто достала чемодан его чемодан и поставила в коридор.
Ты можешь идти куда хочешь. Снять однушку, поселиться у мамы, хоть у брата на крыше спать. А это мой дом. И он остаётся моим. И ты, и твоя великая мать с её комодом можете забыть дорогу сюда.
Он вышел без вещей, с глазами, как у побитой собаки, и на прощание сказал:
Ты ещё пожалеешь. Никто не живёт один вечно.
А я смотрела ему вслед и думала: я не одна. Я с собой. А ты сам не знаешь, с кем ты.
Вечером в дверь позвонили. Я открыла на пороге стояла Лада.
Ты чего такая? подруга протиснулась внутрь, обняв меня одной рукой. Ты же мне только на прошлой неделе сказала: «Лада, он не такой уж плохой». А теперь?
Я взяла бокал, налив себе вина.
А теперь он как его мама: с комодом и планами на мою спальню.
Лада прыснула.
Ты же знала, что у него мать фурия. Зачем с ним связалась?
Он мне казался вменяемым.
Ключевое слово «казался». Может, на юг махнём? Всё равно теперь у тебя принудительный отпуск.
Я не поеду никуда. Я буду сидеть тут, в своей квартире, с бокалом. И когда придёт её комод я его выкину с балкона, лично, с третьего этажа.
Лада рассмеялась, потом вдруг помолчала.
А если он вернётся?
Я посмотрела на вино, медленно прокрутила в голове прошедшую неделю.
Тогда я куплю дрель и врежу замок с кодом, который знаю только я.
В субботу ровно в десять утра, когда я только поставила чайник и мысленно готовилась к дню без мужчин, родственников и их мебельных фантазий, в дверь позвонил курьер «Ситилинк», наверное, вспомнила я, подумав о блендере.
Открыла и застыла.
На пороге стояла Галина Петровна Киселева с чемоданом. За её спиной маячил Павел Киселев брат Дениса, худой в спортивках, с лицом, одновременно полным страдания и надежды на халяву. Рядом с ним их отец, Павел Павлович Киселев, невысокий, лысеющий, с видом пенсионера, которого жизнь достала ещё в восемьдесят седьмом.
Доброе утро, сказала свёкра, будто договорились о чае. Мы не надолго, всего на пару месяцев, пока квартира продаётся.
Я ничего не ответила, потому что слов не оказалось.
Женька, вмешался Павел Павлович, извини, ситуация ну, не в нашей власти. Мы с тёткой твоей свёкрой договорились, она потом нас пустит, но сейчас ремонт. А Денис говорил, ты не против, чтобы мы пожили тут.
Денис? я наконец обрела дар речи. Говорил? Это он говорил до или после того, как я выгнала его?
Вы поссорились? спросила Галина Петровна, уже переступая порог. Мы только мирно хотим решить. Женька, не обижайся. Мы свои люди.
Свои люди в чужой квартире, пронеслось в голове.
Павел тем временем начал тащить чемодан, от него пахло сигаретами и запахом прошлогоднего автосервиса.
Павлик, не тащи через порог, вскрикнула Галина Петровна. Плохая примета.
Примета когда вас в квартиру впускают, а не когда вы её захватываете, тихо сказала я, но никто не слушал.
Они вошли, расселись. Павел плюхнулся на диван, поставил ноги на кофейный столик. Павел Павлович осторожно осмотрел балкон и спросил:
Здесь можно курить?
Здесь можно молчать, отрезала я. И быстро уходить.
Свёкра уже устроилась на кухне, достала из сумки банку солёных огурцов, пакет гречки и формочки для выпечки.
Привезла коечто из дома, чтоб тебе не хлопотать. Будем жить вместе надо же почеловечески. Я люблю порядок. И у меня, между прочим, рука лёгкая. Всё растёт!
Это вы про картошку в ванной? не сдержалась я. Или про кактус в кастрюле?
Женька, без сарказма. Сейчас всем тяжко. Но вы с Денисом должны держаться вместе. Я мать. Мне не всё равно.
Вам было не всё равно, когда по воскресеньям навязывали борщ, хотя я просила не приходить. Было не всё равно, когда предлагали сменить работу, потому что «учителям стабильность». И точно не всё равно, когда приехали в мой дом без предупреждения, с чемоданами. Это называется вторжение, Галина Петровна. Война с вами?
Тут вмешался Павел:
Женька, понимаешь нам пока некуда. Брат говорил, ты человек с пониманием.
Брат ошибался. И ты тоже.
Я набрала Дениса. Он ответил на третий гудок.
Привет. Я сейчас не могу, совещание
Понятно. Совещание. У меня тут твоя семья, с чемоданами, и твой брат, и твоя мама, и твой отец. Ты им сказал, что я не против?
Пауза, длинная, тянулась, как жвачка на подошве.
Я думал, вы договоритесь. Ты же не жестокая. У тебя большое сердце
Угу. А теперь там большая дыра. Всё. Ты свободен от меня и от этой квартиры. Удачи на новом месте. Только не забудь у твоей мамы лёгкая рука, особенно на хозяйские полки.
И повесила.
К вечеру Галина Петровна успокоилась.
Женька, мы тут подумали. Можно мы в спальне поживём? А ты пока в зале?
Нет.
Ну ты одна, а нас трое.
Именно. Трое на одного это то, чего я ждала всю жизнь. Но нет.
Ты слишком эгоистична, сказала она. Женщине важно быть мягкой.
А мужчине снимать жильё, если он взрослый. Или жениться на женщине с квартирой, как мой муж.
Ты зажралась, огрызнулась свёкра. В твоём возрасте люди одни не живут.
А вы в своём возрасте живёте за чужой счёт. Забавно, правда?
В понедельник утром я поехал на работу с единственной мыслью: выкурить их всех, пока не поздно.
И случилось чудо. На ресепшене меня остановила охранница Нина Ивановна.
Жень, к тебе молодой человек приходил. Сказал из жилищной комиссии, хотел номер телефона. Я не дала.
Из какой комиссии?
Да ну её, сказала она, но симпатичный такой, с рюкзаком. А в рюкзаке комодик! Пластмассовый!
Я поняла. Комод. Пластмассовый. Галина Петровна. Знак.
В тот же вечер подошла к соседке снизу Ольге Петровне, вечно недовольной пенсионерке.
Ольга Петровна, прошуЯ закрыла дверь, а в углу стоял маленький пластиковый комод, напоминая, что справедливость всё же может найти свой путь.
