Маришка, ну ты совсем там оглохла? Говорю ж, билеты уже на руках, поезд прибывает в шестом часу утра в субботу. Смотри не проспи, встреть нас, а то мы все с сумками и Светлана с детьми, сама всё понимаешь такси нынче золотое, а у тебя машина большая, всех заберёшь, гремел в трубке голос тёти Веры, перекрывая журчание воды, которую я включил, чтобы налить себе горячую ванну.
Я застыл посреди своей новой квартиры, пахнущей свежим ремонтом и новыми обоями. Ключи мне выдали всего месяца назад: двадцать лет ипотечной кабалы, три года строгой экономии, когда я себе в кофейне лишний раз кофе не позволял, не говоря уж о новых ботинках, полгода пыли и строительного шума, когда научился штукатурить и разбираться в сортах обоев не хуже мастера. Это была моя крепость. Мой белоснежный, вымученный рай, где всё по местам, ни единой пылинки, где я мечтал впервые за долгое время провести выходные в тишине, слушать музыку и смотреть на город из большого окна.
Подожди, тётя Вера, наконец удалось мне выдавить, я выключил воду и прошёл на кухню, где на столе остывал недопитый мятный чай. Какие билеты? Какой поезд? Вы о чём вообще? Я ведь никого не приглашал.
В трубке повисла тяжёлая, плотная пауза. Потом тётя Вера как следует вдохнула я прямо услышал, как она готовится к бою.
В смысле «не приглашал»? Марк, ты рехнулся? У нас вообще-то повод. У дяди Игоря юбилей, шестьдесят пять лет, он же тут у вас в городе, забыл? Вся родня решила собраться. Мы подумали: зачем лишние деньги тратить на гостиницу, когда у нас племянник в трёшке с евроремонтом живёт. Твоя мама рассказывала, ты новую квартиру купил, ремонт закончился. Вот и приедем: я, дядя Витя, Светлана с мужем и двойняшки. Нас только шестеро, потеснимся. Нам много не надо положи матрасы на пол, мы не привередливые.
Я сел на высокий стул, чувствуя, как закладывает висок. Шесть человек! Тётя Вера, которая храпит на всю квартиру и обожает командовать на чужой кухне. Дядя Витя, не пропускающий ни одной рюмки и потом бегающий курить на балкон а у меня балкон присоединён к гостиной и там дорогой новый диван стоит. Светлана, кузина, которая уверена: её пятилетним «ураганам-двойняшкам» можно всё, включая рисовать на обоях, прыгать по мебели. И её муж, вечно мрачный Аркадий, который выметает из холодильника всё съестное.
Тётя Вера, спокойно сказал я, глядя на идеальные фасады своей кухни цвета молока, простите, не получится вас принять. Только закончил ремонт, мебели даже ещё не до конца купил. Спать негде. К тому же мне на выходных отчёт надо доделывать.
Перестань придуриваться! вспыхнула тётя. Какой отчёт? Суббота и воскресенье выходные! А мебель так мы с собой одеяла прихватим, на полу поспим, нам не привыкать. Мы же не чужие родню на порог не пустишь? Я тебе, между прочим, на восьмилетие урфинджюсовский конструктор подарила, забыл?
Этот тезис про конструктор я слышал каждый раз, когда тёте что-то требовалось. Хотя тот конструктор был без коробки, куплен со скидкой, теперь он фигурировал во всех семейных рассказах как чуть ли не сокровище.
Тётя Вера, я всё понимаю. Но нет. Квартира новая, я ещё сам не успел в ней отдохнуть. К тому же дядя Игорь вообще в другом районе до него больше часа на метро. Логичнее вам снять квартиру где-то рядом с ним, ну или гостиницу. Я помогу, скину варианты в чате.
Ты посмотри на него! голос тёти Веры сорвался на визг. Какие ссылки сбрасывать! Шибко умный стал! Квартиру купил и от семьи оторвался? Да если бы не мы, ты бы вообще…
Тётя Вера, перебил я, чувствуя, как срабатывает моя внутреняя защита, я никого не забываю. Но принять не могу это моё решение. Если вы всё равно едете в расчёте поселиться у меня, не надо брать билеты. Я вас не впущу.
Я сбросил вызов, не дожидаясь новой порции упрёков, и почувствовал, что руки подрагивают. Я знал: сейчас включат “тяжёлую артиллерию”.
И верно спустя десять минут звонит мама.
Марк, ты что, с ума сошёл? с ходу атакует она. Вера рыдает, давление подскочило, валокордин пьёт. Ты что, родных выставил за порог?
Мам, да я никого не выставлял. Просто сказал, что не могу поселить у себя шестерых. Новая квартира, светлые стены, паркет за сто тысяч. Ты знаешь Светланкиных сыновей у бабушки они кота зелёнкой намазали и телек уронили. А Света только смеётся: «Ой, они же дети». Я не хочу, чтобы это повторилось у меня.
Но это же родные люди, говорит мама, как учитель начальных классов упрямому ученику. Ну потерпишь два дня. Вазы убери, постели клеёнку. Зато всем миром соберётесь. А так Вера всей родне расскажет, что ты бессердечный. Мне стыдно будет.
Мама, а мне не стыдно. Почему я должен жертвовать своим комфортом ради того, чтобы Тёте Вере сэкономить десять тысяч рублей на гостинице? Они и на билеты, и на подарки потратятся, значит, и на жильё найдут.
Ты эгоист, вздохнула мама. Весь в своего отца. Тот только о себе думал. Останешься так один, никто стакана воды не подаст.
Лучше сам себе налью, чем будем потом месяц квартиру от «родственной любви» отмывать, пробурчал я, выключил телефон.
Всю неделю нервничал. Родственники молчали. Тётя Вера не звонила, Света не присылала гневных сообщений. Я даже начал надеяться, что здравый смысл восторжествовал квартиры сняли, либо решили не ехать вовсе. “Нет” значит “нет”.
Суббота началась прекрасно. Я выспался, сварил себе кофе, надел любимый халат, вышел в зал. Солнечные зайчики бегали по полу, тишина, спокойствие. Собирался весь день читать, заказать пиццу, может, вечером в ванну с пеной.
В девять утра раздался резкий звонок в домофон, как набат.
Я вздрогнул, чуть не опрокинул чашку на ковёр. Сердце ушло в пятки. Подошёл к трубке, уже зная, кто там. На экране стояла компания: огромные пакеты, распаренное от мороза лицо тёти Веры, дядя Витя в сдвинутой на затылок кепке, дети жмут все кнопки подряд.
Марк, открывай давай! Сюрприз! гаркнула Вера в камеру, заметив, что я смотрю. С поезда, все мокрые, пусти хоть умыться и попить!
Я прислонился спиной к стене. Они приехали. Игнорировать отказ, взять налётом, поставить перед фактом типичный приём.
Я глубоко вдохнул, сосчитал до пяти, нажал на ответ.
Доброе утро. Я же предупреждал ко мне не надо было приезжать.
Да брось ломаться! тётя Вера замахала рукой. Ну обиделся, ну всякое бывает. Мы ж свои. Открывай, Светланыны дети уже писают, терпеть не могут. Не зверь же ты!
Вон в кафе напротив бесплатный туалет, спокойно сказал я. Я не открою.
Ты что, совсем? тётя прижалась к камере, расплющив нос. Мы с сумками! Мы семья! Мама твоя в курсе, что мы приехали! Открывай быстро, а то тут людям жаловаться будем!
Жалуйтесь, ответил я. Я предупреждал. Адреса всех гостевых квартир и гостиниц я высылал смской. До свидания.
Отключил связь и вырубил звук домофона.
Через минуту за моей дверью начали по-наглому звонить. Видимо, кто-то из соседей их впустил в подъезд.
Звонок не умолкал. Потом началась барабанная дробь кто-то из них лупил рукой по двери.
Марк! Открой! Совести у тебя нет! надрывалась Светлана. Дети устали! С ума сошёл, что ли?!
Открывай, балбес! басил дядя Витя. Мы тебе гостинцев везли, сало деревенское, огурцев солёных!
Я стоял посредине коридора, обняв себя руками. Было страшно, неприятно и очень стыдно. Хотелось открыть, только бы прекратить этот позор, этот ор под дверью. «Что подумают соседи?», мелькнуло в голове. Но я взглянул на свой новый пол, представил, как прямо сейчас ввалятся шесть человек в грязных ботинках, как эти сумки покоцают стены, запах дешевого одеколона и перегара въестся в мебель И как я буду ощущать себя вторженцем в собственной квартире.
Нет.
Я подошёл к двери, громко и отчетливо сказал:
Сейчас вызову полицию. Если немедленно не уйдёте, напишу заявление о попытке незаконного проникновения.
За дверью на секунду стихли.
Маму свою в гроб вгонишь! завыла тётя Вера. Полицию она вызовет! На родню! Чтоб тебе язык отсох!
Я считаю до трёх, вынул я телефон. Раз.
Мам, он чокнулся… уходим, послышался нервный голос Светы. Внатуре ментов вызовет, опозоримся.
Два.
Да чтоб ты подавился! проревел дядя Витя, смачно приложившись ботинком по двери. Сиди тут, захлебнись в своей холостяцкой берлоге!
Три.
Послышались суета, топот, шуршанье сумок, вопли детей и приглушённые ругани.
Ладно, ладно! шикнула тётя Вера. Моей ноги здесь больше не будет! Всем расскажу, какая гнида у нас выросла! Всем!
Шаги стихли где-то на лестнице лифт, видимо, занят был. Я стоял, прислушиваясь к постепенно возвращающейся тишине. Только теперь заметил, как трясёт от напряжения.
Я сполз по стене на пол, уткнулся в ладони. Слёзы из глаз, но не жалости а потому что напряжение отпустило. Я смог. Я выстоял.
Телефон в гостиной разрывался звонками. Я знал уже мама, тёта Вера, больше неизвестных номеров (видимо, уже вся родня включилась). Я просто отключил мобильник.
Пошёл на кухню, налил себе воды и выпил залпом. В окно во дворе мои родственники садятся в такси, размахивают руками, чего-то кричат.
В памяти всплывает давняя история. Я был студентом, приезжал в Петербург, где жила тогда тётя Вера, на практику. Комнаты не дали, денег на съём не было. Попросился пожить у неё неделю, пока что-нибудь подыщу. Тётя сказала: «Ой, Марк, у нас ремонт, барак, все пыльно, тебе будет неудобно. У Светы парень, пусть не стесняется. Ты как-нибудь». Тогда три дня ночевал на вокзале, пока не снял койку у одинокой бабули за помощь по хозяйству.
Тогда никак не вспомнилась семейная кровь. А теперь вот кровные, и чёрт их побери.
Нет уж, бросил я вслух. Не дождётесь.
Включил тихую музыку, сварил свежий кофе, сел в кресло. День испорчен, зато квартира цела.
Вечером, когда включил телефон, обрушился шквал сообщений.
«Ты больше нам никто!» писала тётя Вера.
«Как ты мог так с мамой поступить, у неё сердце!» Светлана.
«Стыдно, что я тебя вырастила», мамины слова. Это покусало сильнее всего.
Я смотрел и хотел оправдаться, напомнить, как сам когда-то был лишним, как тётя меня не пустила. Понял бесполезно: для них я ресурс, который вдруг вышел из подчинения.
Я написал маме только одно: «Мама, я тебя люблю. Но это мой дом и мои правила. Если захочешь приехать одна, предупреди и я буду рад. Но шантажировать мной не надо. Тётя Вера пять лет назад отправила меня на улицу в чужом городе. Я только вернул должок».
Ответа не было.
Прошла неделя, я продолжал жить своей жизнью. Соседи косились, но никто ничего не сказал. Одна бабулька с мопсом подмигнула: «С новосельем! Двери крепкие, молодец!»
Через месяц позвонила мама голос сухой, сдержанный, но без крика: спросила, как работа, плачу ли ипотеку. Про родственников ни слова, я тоже не упомянул.
С родней общение заморозилось. В семейные чаты не звали, с праздников вычеркнули. Но я заметил: мне только легче. Больше не надо покупать подарки ненужные, слушать советы типа «пора жениться», терпеть расспросы о зарплате.
Через полгода, под Новый год, в дверь позвонили. Я глянул в глазок Светлана. Одна, без детей и мужа, глаза заплаканные.
Привет, вымолвила она. Можно войти?
Я помедлил, но отошёл в сторону.
Заходи, разувайся.
Она прошла на кухню, опустилась на стул.
Я от Аркадия ушла, выпалила и заревела. Пьёт и руку поднял. Детей к маме отвезла, а сама идти некуда. Мама обвиняет, мол, сама виновата, мужика не удержала. Тётя Вера заявила: «Терпи, дети без отца не должны расти». А я не могу.
Заперхалась, смотрит вся подавленная.
Марк, можно мне у тебя пару дней перекантоваться? Пока работу ищу, комнату присмотрю. Я тихо, хоть на полу…
Я смотрел на кузину, вспоминая, как полгода назад в домофон меня обзывала. Но сейчас передо мной не было злости, только горе.
На полу не надо, выдохнул я. Диван гостевой раскладывается.
Она замерла.
Ты… пустишь? После всей этой катавасии?
Пущу. Но с условием: детей не приводить, моя квартира не готова для малышей. Живёшь максимум неделю, помогу с жильём и работой. И никаких разговоров обо мне с тётей Верой. Если узнаю попрошу уйти.
Спасибо, прошептала Светлана. Спасибо Мы тогда с ума сошли, завидовали. Что ты смог вырваться, квартиру купил, живёшь для себя, а мы все как в болоте.
Зависть плохой советчик, заметил я. Пей чай, я застелю тебе постель.
Светлана пожила у меня пять дней. За собой всё убирала, извинялась за каждый лишний шаг. Потом сняла комнату и ушла.
Этот эпизод многое изменил. Светлана, впервые увидев, что можно жить иначе, сама подала на развод, устроилась на работу, сократила контакты с токсичной тётей и матерью. Иногда мы даже стали вместе ходить в кино.
А тётя Вера так и не простила. Но мне было всё равно. Вечером я раскладывал книгу, наливал бокал красного и смотрел на огни большого города. Я думал, что «мой дом моя крепость» это не просто поговорка, а инструкция к выживанию. И если хочется, чтобы в крепости было уютно, иногда просто не надо опускать мост. Даже если за воротами стоит родная кровь.
