Жил-был старик в деревне Глухово, что стояла среди вековых сосен и осин, тихо угасая. Когда-то здесь жизнь кипела, но теперь из сотен домов остались лишь два десятка, где доживали свой век старики, брошенные всеми. В старые времена Глухово славилось умельцами — крепкие избы да добротные сани. Но прогресс пришёл, и деревня зачахла. А вокруг лес — полный добра, но зимой страшный: волки голодные шастали, и псы по ночам лаяли, предупреждая хозяев.
В середине века и ремесло кожевников заглохло. Глухово стало обычным совхозом. Бывшие мастера пасли коров да доили их. Старик Иван Семёнов всю жизнь проработал свинарем. С малых лет поросят нянчил, а потом и всё стадо на себе тянул. Но в лихие девяностые совхоз развалили, скот распродали, а Ивана, как и других, на пенсию отправили. Дети в город подались, и остался он с больной женой Марфой в большом доме, где раньше жизнь кипела. Теперь только кухня, телевизор да тишина.
Но однажды весной в Глухово приехал старый друг Ивана, Михаил Громов, и привёз подарок — маленький рыжий комочек. «На семидесятилетие, Ваня! Кавказец чистокровный, из знатного рода. Будет тебе защитником», — сказал Михаил, показывая фото огромного пса с медалями. — «Вырастишь — на выставки поедет!» Иван взял щенка, а тот к нему прижался, будто своего нашёл. Марфа ворчала: «Ещё забот прибавилось!» Но старик не слушал — бутылочку нашёл, молоком напоил, укачивал, как дитя. «Скучает по матке», — буркнул он, отмахиваясь от жениных упрёков.
Щенок рос не по дням, а по часам. Назвали его Графом — за важный вид. Он признавал только Ивана, чужих сторонился, а через год из пушистого комочка превратился в грозного зверя. Двор охранял, кур гонял, а ночью к хозяину в кровать забирался, ноги грел.
Но неспокойно стало в Глухове. Заброшенные дома на окраине начали гореть. Бабки перепугались, упросили Ивана с Графом деревню сторожить. Так старик стал ночным дозорным. Вместе с псом они ходили по улицам — и пожары прекратились. Однако скоро в деревню нагрянули чужаки — москвичи, скупавшие пустые дома и луга, где раньше скот пасся. К зиме вырос коттеджный посёлок, обнесённый забором. Новые хозяева Ивана наняли их богатство охранять.
«Одни из деревни в город рвутся, другие — наоборот, — рассуждал Иван, шагая с Графом вдоль забора. — А мы, старики, никому не нужны». Время шло, здоровье Марфы слабело. Врачи диету прописали, инсулин, но она тайком конфеты ела, будто к смерти торопилась. В декабре она тихо ушла. На похоронах бабки причитали: «Без отпевания… Церковь-то ещё в прошлом веке разрушили».
На могиле Иван поклялся часовню поставить. Копил деньги, а через полгода съездил в соседнее село, где стояла старинная часовня Пантелеймона. Вернулся, яму под фундамент вырыл, строить начал. К осени крест над деревянной крышей уже возвышался. Бабки иконы приносили, среди них — древний образ Николая Угодника, чудом уцелевший. Часовню освятили в его честь, и стала она местом, куда и старики, и дачники за утешением шли.
Перед Крещением Ивана тревога обуяла. Часовню проверял чаще обычного. В сочельник, задремав, он вдруг вскочил — сердце ёкнуло. Схватив ружьё, с Графом бросился к часовне. Пёс вперёд рванул, а через минуту ночь разорвали выстрелы. Иван, спотыкаясь в снегу, добрался до места. Граф лежал на обочине, кровь алым пятном на снегу расползалась. Старик на колени рухнул, голову пса к груди прижал, зарыдал: «Графушка… родной… за что?»
Сбежались люди. «По псу рыдает, а по жене так не убивался», — шептала одна бабка. Вдруг крик: «Икону украли! Николая нет!» Все к часовне кинулись, а Иван не двинулся. Гладил Графа, шептал: «Вспомни, как ты мальчишку из проруби вытащил… как меня, когда я слёг, от смерти спас…» Пёс слабо лизнул ему руку, и старик, поняв, что тот жив, рубаху на бинты разорвал, крикнул: «Сани тащите!»
Дома пенициллин Графу вколол, подорожник к ране приложил, рядом сел. «Спи, дружище, ещё побегаем», — шептал, гладя пса. Вспомнил, как однажды с молодыми поспорил, что Граф речь понимает. Один парень, усмехнувшись, сказал: «Щас нож возьму — старика зарежу». Граф его вмиг на пол прижал. «Вот тебе и шутки», — тогда Иван смеялся.
Через год, в новогоднюю ночь, Граф снова хозяина выручил. У дачи одного москвича пёс беду учуял, через забор перемахнул и парня на землю повалил. Иван его узнал — тот самый, что в Графа стрелял да икону украл. «Ирод», — сквозь зубы процедил старик. — «Думал, безнаказанно воровать да убивать?» Пёс ждал команды, но Иван шепнул: «Он икону вернёт. Отпусти». Граф нехотя челюсти разжал.
Вскоре образ Николая Чудотворца вернулся в часовню, а Иван с Графом продолжили Глухово сторожить. Знали — их дружба крепче любой беды.